— Расстроил ты меня, парень, ох как расстроил. Давно я не пил, но вот приду домой, обязательно набухаюсь. Ты все-таки подумай, Захар, не спеши уходить, повремени.

— Все упирается в финансовый вопрос, батя.

— Ну, вот сколько бы ты хотел заработать?

— Ну, скажем, для начала тысяч тридцать баксов, чтобы тачку приличную купить. И вообще, чтобы себя как-то человеком почувствовать. С бабами в кабаках покутить.

— Ты же жениться собрался!

— Одно другому не мешает, — улыбнулся Маркелов.

— Ну ты и замахнулся! Деньги-то немалые. А может быть, тебе миллион нужен?

— Я бы и миллион, батя, взял, да вот только никто не дает, — грустно выдохнул Маркелов.

Старик взял нож, отрезал кусок сливочного масла и положил его на блюдо.

Масло мгновенно потекло, заливая густым ручейком рассыпчатую картошку.

— Вот что я тебе скажу, сынок. Со своим уходом ты явно торопишься.

Повремени! Москва город большой. И поверь мне, старому дураку, что деньги здесь крутятся огромные. Тридцать тысяч долларов, может быть, я тебе не смогу предложить, но на хорошую машину ты бы мог заработать, — серьезно объявил Федосеев. — Ну, так что, по рукам?

— Ничего не обещаю, Степаныч, но думать буду. Так я водочку не убираю?

Пускай постоит. А после рабочего дня мы уж начнем. Если уж не за здравие, то хотя бы за упокой.

Вторую половину смены Федосеев был малоразговорчив, что на него не было похоже, а когда дежурство закончилось, попрощался сухо, как если бы они виделись второй раз в жизни.

Уже отъезжая, Захар заметил, как вслед ему тронулась белая «восьмерка».

Не «хвост» ли? Показалось. «Восьмерка» отстала от него уже после второго квартала, а затем свернула в сторону.

Шибанов старался вести себя спокойно, как человек, у которого в запасе имеется еще пара крепких козырей, придержанных до времени, чтобы ударить ими наотмашь. Наверняка. Но Фарид тоже, казалось, набрался терпения и смотрел на оперативника с вызывающим хладнокровием и лишь хмыкал на очередной его вопрос.

Шибанов умело намотал нервы на кулак, но был близок к тому, чтобы обломать стул о его самодовольную физиономию.

— Для чего тебе нужна была лопата? — в который раз спрашивал Григорий.

— Начальник, ты, видно, глухой. — Губы Фарида искривились, разошлись. — Я же тебе сказал, что я тащусь от природы, клумбы во дворе нужно было выровнять, пускай детишки среди цветов бегают.

— Если ты такой любитель природы, может, ты тогда сумеешь объяснить, почему на полу в квартире кровь?

— Порезался, начальник, отсюда и кровь.

— И почему же так много?

— Да с меня вечно течет, как с кабана.

Фарид Ибрагимов явно издевался. Шибанов не давал ему спать третьи сутки, и следователи, допрашивая его, менялись через каждые четыре часа, а он выглядел на удивление свежо, как будто бы ухитрялся отсыпаться. Закаленный зонами, он с легкостью сносил всякое неудобство. Бить его не решались, все-таки не малолетка, натыривший грязного белья где-нибудь в садовом кооперативе, а опытный урка, имеющий авторитет среди своего братства.

Угрозами его тоже не проймешь, на своем веку он наслышался их такое огромное количество, что попросту не воспринимал. Следовало найти ключик, который без особого усилия отомкнул бы этот злополучный сим-сим.

Ибрагимов улыбнулся над беспомощностью следака, ожидая следующего вопроса.

Предыдущий день Шибанов поработал много и теперь со скрытым превосходством наблюдал за арестованным, предчувствуя, что партия идет к завершению.

— Ты давно не видел Розу?

Фарид нахмурился. Такого вопроса от следака он не ожидал. Можно было предвидеть, что трое рассерженных оперов начнут учить его жизни, выбивая крепкими кулаками показания; могли стянуть «ласточкой» и оставить в одиночной камере встречать рассвет; могли бросить в пресс-хату, но вопросы из личной жизни — это нечто…

— При чем здесь Роза, — неприязненно произнес Фарид.

— Кажется, у тебя дочь растет. Сколько же ей лет? Семнадцать?

Ибрагимов нахмурился еще больше. Важно не показать слабость и беспристрастной физиономией доказать, что в этом мире не существует вещи, способной царапнуть по струнам души.

— И что с того?

— Вижу, что пыжишься, а голосок-то дрогнул.

— Начальник, ты что хочешь мне сказать? На понт берешь?

— Что-то ты, Фарид, нервный стал. На тебя это очень непохоже. А ты знаешь, что она у тебя на наркоте сидит? Я тебе не хотел говорить, но у нас уже достаточно оснований, чтобы запереть ее надолго.

Фарид сглотнул слюну. Если разбираться, то Роза была единственным существом, которое он любил по-настоящему. И уж чего он ей не желал, так это парилки в чалкиной деревне.

Следак не блефовал, он выложил свой последний козырь, самый главный, и если Фарид пойдет в отказ, то он найдет причину отправить девочку по этапу.

— Чего ты от меня хочешь? — Голос Фарида потускнел.

— Правды.

— Хорошо… Будет тебе правда. Как на духу говорю, к оружию мы отношения не имеем… Закурить бы, что ли, дал.

— Бери, — великодушно бросил на стол пачку «Мальборо» Шибанов. — Всю бери. Тебе еще долго сидеть, да и в камере на «общак» несколько штук положишь.

Ибрагимов хмыкнул:

— Я всегда знал, капитан, что у тебя с чувством юмора не все благополучно. — Привычно открыл пачку, извлек одну сигарету, после чего уложил пачку в карман рубашки. — Так вот, зря ты напрягался: ни Карась, ни я, ни тем более Галка — к оружию никакого отношения не имеем.

— Что-то я тебя не понимаю, Фарид. А разве не Волкова сказала о том, что застрелены охранники были из обреза?

— Галка сказала, — охотно согласился Ибрагимов, загнав в легкие целую струю дыма. — Только об этом я ей сказал, сдуру, конечно! Откуда я знаю, не спрашивай, все равно не отвечу. Если заикнусь, порвут не только меня, но и мою дочь. Но хочу тебе сказать так, охрану вскрывали люди очень серьезные. О себе я не пекусь, а вот дочь… Так что ты, гражданин начальник, сам поработай головой и здесь на меня не рассчитывай. Отвечаю я только за себя. Кровь, что ты в кухне видел, с Игорька натекла, — проговорил, как выдохнул, Фарид. — Подельник он мой… был. Можно сказать, не один год в корешах ходили, да вот так как-то очень нескладно вышло. — По сморщенному лицу Фарида было заметно, что вспоминать этот случай ему было неприятно, и если бы не дотошный опер, что вцепился в него бульдожьей хваткой, возможно, затолкал бы пережитое куда-нибудь глубоко в подсознание. — Ведь мы в галкиной деревне жили с ним душа в душу, делили не только последний кусок хлеба, но и телок. — Одной сигареты для такого серьезного разговора было явно недостаточно. Фарид вытащил еще одну и жадно прикурил от первой. — Я ведь с Галкой уже давно живу, года два, об этом все знают. Ну, любовь у меня! — взмахнул руками Ибрагимов. — Запал я на нее, как пацан. И сам этому не рад. Задарил я ее с ног до головы, что ни день, так обязательно какую-нибудь вещичку приволоку. Она теперь даже на ружье смотрит, как на какую-то безделицу. Ну ничем ее не проймешь. Я и раньше замечал, что Игорек как-то неровно на Галку дышит. Предупредил его по-свойски, мол, не трожь, чужое. Вроде бы понял парень, слово блатного даже дал. А тут я как-то домой заявляюсь. Дверь своим ключом открываю. И вдруг слышу в соседней комнате какое-то пыхтенье, и Галка так истомно вздыхает. Тут и догадался я, что к чему.