хорошо выделить и особенно отметить, аксиомы и принципы, но ни в коем случае нельзя подвести все под один и тот же шаблон. Последнее было бы весьма невыгодно для многообразия форм. Наипростейшие исходные пункты имеются повсюду; но они многочисленны, и если даже между ними существует соподчинение в смысле общности, то все-таки лишь согласованное конкурирование различных элементов может помочь проникновению в сложное соотношение вещей. Чисто логические принципы, правда, общи для всех областей фактов, но они дают и обеспечивают что-либо определенное в смысле действительности только через посредство особенной, специализированной формы, которую они принимают в различных реальных случаях их применения. С отвлеченным принципом тождества, например, мало что можно было бы сделать, если бы не привходили к нему специализированные исключающие точки зрения, которые на деле и особо каждый раз показывают, какую форму в отдельных случаях принимают реальные отрицания и несовместимости.

В соответствии со сказанным и для права мы исходим из той мысли, что хотя и должны быть найдены принципы, но что главное дело не в принципах, а в специальных теоремах, которые прежде всего будут признаны правильными, а затем уже только могут быть снабжены дедуктивными доказательствами, т. е. сведением к простейшим отношениям вещей. Последние основания могут и не быть еще достигнуты, и, однако же, отношение вещей может быть вполне ясным и тем обусловить практическую необходимость того или иного поведения. Если бы пожелали для нравственности и права достигнуть наперед уже большего или даже всего в смысле последнего дедуктивного мотивирования, то помогли бы только своего рода правовому нигилизму и при нынешнем положении дела только в исключительных случаях достигли бы абсолютно-обязательных установлений.

Итак, если мы, несмотря на сказанное сейчас, имеем в виду некоторые высшие обобщения и ставим на передний план подлинно принципиальные теории, то этим мы вовсе не допускаем возможности, чтобы теперь уже для каждой практической правовой необходимости можно было бы найти аналогичный способ вывода. Задача, к которой мы приступаем, слишком нова, чтобы в скором времени и при наличности еще и теперь господствующего полухаоса возможно было ожидать хотя бы только приблизительно полного, определенного и твердого решения всех главных проблем.

Чтобы с нашей стороны установить прежде всего все понятия о собственно справедливости и праве между людьми, мы предположим, что человек существует на нашей планете в единственном числе или – что практически сводится к тому же – живет и действует в такой обширной области, что при своей деятельности не встречается ни с каким другим индивидуумом, будь это животное или человек. О таком изолированном человеке можно сказать, что даже при самой дурной воле он не может совершить такой подлинной несправедливости. Он может жить развратно, делать себе самому вред, разрушать свое здоровье – все это касается лишь его одного и даже косвенно не влияет на других. Конечно, такой случай – просто измышление, однако же отнюдь не бессмысленное. Он должен иметь значение математической схемы, и он выполняет свое назначение, показывая, что при правонарушениях всегда может идти дело только об отношениях между человеком или, если желают, понимать вопрос еще более абстрактно, – между ним и другим живым существом.

Самые простые понятия частного права не имеют никакого смысла, если человек мыслится вполне изолированным, как в нашей схеме. При таком предположении он может, в меру своих сил, фактически овладеть некоторой частью природы; но в этом факте не содержится ровно никакого подлинного присвоения, а еще того менее имеет место действительная собственность. Даже простое владение еще отнюдь не имеет смысла такого фактического господства, посредством которого другие исключались бы в качестве не владельцев. И остается также совершенно безразличным, насколько далеко этот отдельно мыслимый человек распространяет свое господство над природой. Нет никого, кто мог бы его остановить и заявить со своей стороны притязание на распоряжение некоторой частью природы и для себя. Итак, в каждом направлении обнаруживается, что о правовых понятиях может идти речь лишь постольку, поскольку два индивидуума пожелают создать что-нибудь совместно, в смысле добра или зла.

3. Второй основной схемой должна быть схема двух лиц, которые соприкасаются друг с другом в своей деятельности и вторгаются своими возможными правонарушениями в сферы деятельности друг друга. Поскольку эти два человека равны между собой, каждый из них может предъявить одни и те же притязания. Если один расширяет свое господство над природой, то и другой может пожелать того же, и дело здесь в том, чтобы эти стремления к расширению не скрещивались взаимно и не мешали друг другу. Соблюдение равенства в мере господства и соответственное взаимное ограничение будет здесь единственным средством предупредить конфликт. Каждый из двух желает полного и исключающего другого господства над некоторой частью природы. Он желает видеть сохраненным факт исключительного владения и на вторжение в его сферу должен смотреть, как на несправедливость, которая прежде всего направлена против его личности и его господствующей над вещами воли. Но если оба они признают, что их фактическое владение в порядке вещей и надолго должно уважаться, то этим самым они признают взаимно право собственности в подлинном смысле слова. Но не только через такое молчаливое или явно выраженное соглашение действительное, полное и исключительное господство превращается в право на это господство; уже одно то обстоятельство, что вторжение в чужую сферу было бы несправедливостью, обусловливает предварительную внутреннюю квалификацию этого отношения как права.

Истинная собственность – поэтому слишком фундаментальная вещь, чтобы какая бы то ни была конвенционалистическая теория её происхождения могла уменьшить её значение. Привходящее сюда соглашение не есть произвольная вещь, но вещь необходимая по существу дела. Можно было бы даже сказать, что она по природе необходима, если бы под природой понималась совокупность обстоятельств, ведущих к указанному соглашению. Я напоминаю здесь о том, что аналогичная теория денег удалась мне только потому, что я устранил обычное конвенционалистическое представление и его произвольность. Как никакой хозяйственный процесс, совершающийся при посредстве денег, не может быть правильно оценен, пока функция денег не понята в её абсолютном, так сказать, сверхконвенциональном значении, точно так же и все понятия о частном праве и особенно понятие о собственности остаются несовершенными, даже неустойчивыми, если не решаются свести эти понятия к вещественно-логической необходимости, стоящей выше всякого произвольного соглашения, которое могло быть или не быть.

Итак, не отдельная личность соглашается лишь признать за другою личностью нечто, ей исключительно принадлежащее; существует предварительная фактическая необходимость, только следствием которой является привходящее затем сюда признание собственности. Если теперь мы представим себе, что схема двух лиц распространена на множество лиц, то и тогда окажется, что конкуренция в обладании природой может причинить затруднения