Агата поглядела на Карла, и он ей подмигнул.

– Чего это у тебя с глазом?

– Ничего, – пробурчал Карл. Он смотрел в окно, и в ногах отдавалось легкое дребезжание машины. – Там ведь и правда ничего нет, так? – Он прижался лицом к окну.

Агата ответила не сразу. Она не отрывалась от дороги, крепко сжимая руль. А потом сказала:

– Там есть всё.

Когда Милли очнулась, машина стояла на месте. Вокруг было темно. Открылись и закрылись двери.

Она пока

БАМ

Мы просто

Не больше

БАМ

Хорошо?

Карл отворил заднюю дверь и накрыл ноги Милли полотенцем.

– Мы в Мельбурне? – спросила Милли.

– Нет, Милли, – ответил Карл.

Он обнял ее, и ей показалось, что ее обнимает папа, и она прошептала:

– Он мне приснился?

И Карл спросил:

– Кто?

И Милли сказала:

– Я его выдумала? – Она знала, что выдумала.

Но Карл ответил:

– Нет, Милли. – А потом… – Мы скоро вернемся, Просто Милли.

И он закрыл дверь, и стало совсем темно, и Милли спросила:

– Я умерла?

Но ответа не было, потому что они уже ушли (ведь все всегда уходят), и ее вопрос повис в темноте, точно скелет в доме ужасов. И она сидела и смотрела, как они исчезают, а потом прижала Мэнни к себе и зажмурилась.

Точное Агатское время (ну, или вроде того): восходит солнце. Тот миг, когда уже не ночь, но еще и не день. Этим утром Агата его не пропустила.

Они слышали, как океан обрушивается на утесы. Они стояли за кустами всего в нескольких сотнях метров от машины, лицом к лицу.

Карл прикоснулся ладонью к щеке Агаты. Какое непротивное чувство!

– У тебя нежная щека! – вдруг закричал Карл.

Агата улыбнулась.

– Твоя рука тоже ничего! – крикнула она в ответ.

– Сейчас я коснусь другой своей рукой другой твоей щеки! – продолжал кричать Карл.

– Давай!

Карл шагнул вперед и дотронулся до лица Агаты обеими руками. Он, конечно, толком ее не видел (слишком темно вокруг и зрение ни к черту), зато чувствовал исходивший от нее жар и наслаждался прикосновением кожи.

– Ты чудесно пахнешь! – крикнул Карл.

– По-моему, тебе пора снять рубашку! – крикнула Агата.

Он отступил на шаг и принялся расстегивать пуговицы.

– Тебе пора снять жакет! – крикнул Карл, когда рубашка полетела в сторону.

Агата расстегнула пуговицы на жакете и бросила его к рубашке Карла.

– Худые руки! – крикнула Агата.

– Да! – оглядев их, ответил Карл. Он снова поднял взгляд. – Гладкая шея!

– Майка!

Он стянул майку и кинул к остальной одежде. Волосы у него на макушке встали торчком.

– Блузка!

– У тебя ребра видны! – крикнула Агата, расстегивая блузку. – Туфли!

– У тебя лямка от лифчика видна! – крикнул Карл и наклонился развязать шнурки. – Туфли!

– Вполне безобидная грудь! Носки!

– Хочу помассировать тебе ноги! Колготки!

– Хочу положить голову тебе на грудь! Штаны!

– Сильные икры! Юбка!

И вот они оба стоят в нижнем белье и пораженно смотрят один на другого. Свет вокруг теплеет, и они уже перестают быть друг для друга просто размытыми силуэтами.

Карл стоял перед Агатой в одних семейных трусах: худющий, с неожиданными пучками волос то тут, то там на груди. Кожа дугой свисала у него с локтей, предплечий и вокруг сосков, будто кто-то тянул ее вниз.

Агата подошла к Карлу и встала так близко, что волоски у него на груди зашевелились от ее дыхания. Агата замерла, разрешая Карлу себя оглядеть.

Она вся округлая, и выпуклая, и такая мясистая, что ему захотелось прижаться к ней лицом. Лифчик на ней будто бы говорил: «Это вам не шутки!» Таким впору цеплять увязший в трясине грузовик!

Из-под лифчика выглядывали складки жира, а чуть ниже выступал округлый живот.

Агата с еле заметным усилием опустилась на землю и выставила перед собой ноги. Карл с таким же усилием последовал ее примеру. А потом они оба подались вперед и замерли в каких-то сантиметрах друг от друга. Теперь каждый из них видел новые морщинки на лице другого. Агата обнаружила, что волос в ушах у Карла гораздо больше, чем кажется на первый взгляд, а Карл заметил волосинку у нее на подбородке. Они закрыли глаза и поцеловались. И потом они занялись ЭТИМ, потому что даже старики называют это ЭТИМ.

Всё было не так красиво, как в книжках: по крайней мере, увидеть это вблизи вряд ли кому-то бы захотелось. Они очень долго пытались друг друга понять, но все равно что-то у них выходило не так. В нос обоим быстро забилась красная пыль, и пришлось даже прерваться, чтобы привести себя в порядок. Лифчик Агата так и не сняла (хватит новых впечатлений для одного дня, пора и честь знать!); а выяснять, какие части тела у них еще работают, а какие – нет, пришлось на ходу.

– Так нормально? – спрашивал Карл.

– Так нормально? – спрашивала Агата.

И все слишком медленно, и все слишком быстро, и все получалось совсем не так. И не сказать, что хорошо, но тепло и даже волнительно. И Карл сколько ему вздумается кряхтел, как все самые издыхающие старики на свете, и Агата впервые за долгое-долгое время молчала.

– Как же хорошо, что у нас есть руки, правда? – пробормотал Карл. Потому что ему нравилось хватать ее за живот.

И Агата кивнула, потому что ей нравилось, когда ее хватали. И Карл вдруг приподнялся, потому что клавиши от печатных машинок, оставленные Еви, внезапно сами выстроились в ряд. И он сказал:

– «Ну же, не бойся!»

– Я не боюсь! – отозвалась Агата.

И Карл сказал:

– Нет, я… Это то, что… – Карл чуть не произнес имя жены (вот была бы ошибка!), но вовремя опомнился, лег обратно и добавил:

– Забудь. – И, казалось, Агата забыла.

И восходило солнце, и вокруг все теплело и желтело. И они знали, что на самом деле должны сидеть в креслах и играть в лото, попивать чай и писать письма внукам, а уж точно не безобразничать в пустыне… но все-таки делали именно это и чувствовали себя кинозвездами. Ведь, разумеется, только кинозвезды занимаются любовью на вершине утеса, в свете восходящего солнца.