Проверки провели по тридцати с лишним адресам. Ни одной ошибки. Список Макса был верным от начала и до конца. Вот только стопроцентного результата (и приборы «жуков» обнаружили, и документальные результаты прослушки) удалось добиться лишь однажды, в «Карате». Иван Кравченко, пейджер которого перлюстрировали каратовцы, входил в число заявителей, обратившихся в органы внутренних дел за помощью. Проще говоря, Иван Кравченко входил в число бизнесменов, чье дело было под угрозой краха благодаря шпионским разработкам электронщиков фирмы «Биттлз».

И имя Игоря Минчева не всплыло ни в одном допросе, ни на одной дискете, ни в одном документе или хотя бы беглой записи в блокноте.

— Ну, что наши мальчики?

— Блажат мальчики.

Дудинцев перегнулся через ручку кресла, дотянулся до холодильника и со звоном выгреб оттуда две бутылки пива. Кружки, еще в незапамятные совковые времена «зачитанные» в пивном ларьке (да попросту спертые, если уж говорить честно, товарищи милиция!), уже стояли на столе. Дудинцев сковырнул крышки открывалкой, вылил содержимое первой бутылки в кружку — довольно-таки неловко вылил, по стенкам потекла пена и быстренько добралась до полировки стола. Вторую бутылку он опорожнить не успел: Денис перехватил ее в воздухе.

— Я, с твоего разрешения, из кружки пить не буду. Мы по-простому. — Он поднес горлышко к губам.

Дудинцев едва заметно поморщился.

— Ладно тебе, эстет, — добродушно проворчал Денис. — Я ж не выпендриваюсь. Про таких, как я, даже теория специальная есть.

— Теория?

— Ну да. Пиво из горла пьют не от невоспитанности, а оттого, что вкус пива нравится, а запах нет. Поясняю: у бутылки горлышко узкое, вкус чувствуешь, а запах до носа не доходит. А кружку эту как понюхаешь, так и пить не хочется…

— Ладно, ладно, теоретик. К делу. С чего мальчики блажат — есть предположения?

— Относительные…

Точнее, предположений у Дениса не было никаких. Валерий Муха и Аркадий Ратников внезапно и совершенно одновременно изменили показания. Замечательно притом, что содержались они в разных камерах, и ничего, что бы подтолкнуло их к саморазоблачению, сыщики не видели и придумать не могли. О результатах «зачистки» их клиентов следователь «жукам» не сообщал, других источников, откуда они могли это узнать, как будто не было, да и результаты «зачистки» были, прямо скажем, не впечатляющими, так что бояться им вроде бы было нечего. Или все-таки что-то где-то прослышали и испугались?

— Муха ерзал, гримасничал, почесывался, как придурковатая мартышка, успевал между огромными глотками рассказывать Дудинцев, — и все напирал на то, что, мол, не мог он иначе, ну никак не мог, лгал, понимаешь, поневоле, войдите, понимаешь, в положение. Только что «гражданин начальничек» не прибавлял, времена не те.

— Да и контингент, в общем, не тот… Странно все это. А почему иначе он не мог, конечно, не объяснил?

— Да уж. Только почесываться начинал громче, прямо-таки со скрежетом. С лучезарной, естественно, улыбкой.

Еще вчера мальчики твердо стояли на том, что никого, похожего на «молодого человека», описываемого Грязновым, они не видели за всю свою долгую трудовую жизнь. А сегодня утром на обоих снизошло озарение: они вдруг поняли, что тот самый «молодой человек» — не кто-нибудь, а их наниматель и фактический начальник Валерий Павлович Кулаков.

Муха с Ратниковым, судя по протоколу допросов, дружили с раннего детства — как выразился Муха, «дружба зародилась в песочнице». Денис так и представлял, как вертлявый Муха с идиотским хихиканьем крушит ратниковские куличики и как угрюмый Аркаша Ратников мрачно поворачивается и выдает Мухе первую в жизни дружескую затрещину совочком. Совочек, как мечталось Денису, был тяжелым, желательно металлическим.

После института Аркаша и Валера, мальчики неиспорченные и прекраснодушные, вообразили себя последним оплотом умирающей отечественной науки. Семь лет «последний оплот» горбатился на «почтовом ящике». При этом в лучших традициях новоиспеченного государства занятия отечественной наукой накормить голодных ну никак не могли. В частности, пятилетний ратниковский сынишка ходил практически без штанов (тут можно сделать скидку на образную манеру речи рассказчика Мухи), а жена, боевая подруга-архитектор, молчала, вздыхала украдкой и ночи напролет просиживала над «левыми» чертежами. Что касается самого Мухи, то он так и не женился — «не смог взять на себя ответственность».

К моменту появления на горизонте «молодого человека» — Валерия Павловича — идеализма в друзьях поубавилось.

«В откровенный криминал мы с Аркашкой бы в жизни не полезли, тут уж можете поверить, — говорил Муха на допросе. — Стрельба там всякая и прочие штучки — это не по нам, мы, что называется, законопослушные граждане. А информацию добывать, это что, незаконно? Вон журналюги разные всю жизнь этим кормятся — они разве ж преступники, а?»

— Самое же удивительное вот, взгляни-ка. — Дудинцев ткнул пальцем в абзац протокола допроса Ратникова.

«Мы бы ни в коем случае не стали связываться с откровенным криминалом, — прочитал Грязнов. Он представил Ратникова — как тот бубнит, уставившись на крышку стола перед собой. — Валерий Павлович предложил нам просто добывать информацию. Заметьте, не вытрясать из кого-то силой, а добывать электронными методами. Интернет сейчас доступен каждому. Журналисты, например, постоянно пользуются им как справочной системой, и не всегда то, что они узнают о некоторых личностях, самим этим личностям нравится. Но это же не преступление, верно?»

Если не учитывать разницу в манере высказывать свои мысли, Муха и Ратников «кололись» совершенно одинаково — одними и теми же словами. Они, конечно, «друзья с песочницы», и, как у близких друзей, логика у них может быть очень схожая — но ведь не до такой же степени!

Дудинцев с интересом наблюдал, как Денис задумчиво держит над раскрытым ртом перевернутую бутылку. Пива там не было, лишь остатки пены медленно стекали по стенкам. Денис этого, казалось, не замечал, а все ждал и ждал, когда же прохладный напиток дотечет до рта. Наконец Дудинцев сжалился над бедолагой и полез в холодильник.

— Ага, спасибо, — механически пробормотал Денис, когда Дудинцев осторожно вынул из его руки пустой сосуд и заменил его полным, ледяным, запотевшим. Так же механически жаждущий сыщик опрокинул новую бутылку в рот — но, привыкший за последние минуты выцеживать капли из пустой, опрокинул слишком резко, и драгоценный напиток рекой полился на грязновский подбородок, шею, рубашку и, наконец, штаны.

— Ой, хорошо как, прохладно! — почти завопил Грязнов, отвлекаясь от размышлений. — А то уж слишком жаркий у нас выдался июнь. Здорово все-таки, что у тебя тут холодильник есть.

— Холодильник-то есть, а вот стиральная машина в кабинете — это как-то не по-нашему. И смены белья тоже нет. Так что придется тебе весь день сегодня благоухать.

— Ничего, буду ароматным. Липким буду, вкусным таким… Осы на меня слетаться будут стаями — женские, конечно, особи…