— Ваше звание? Должность? — сурово произнёс он, — Документы предъявите пожалуйста!

Ткач успел разглядеть у него на лацканах прокурорские значки.

В этот момент откуда-то сбоку вдруг выглянул длинный объектив профессиональной видеокамеры, и её светящий луч резко ударил Ткача по глазам. Оператор встал за прокурором, наклонив свою аппаратуру над чемоданом.

— Мальчики, за работу! — громко сказал прокурор, денежки считать! Всем денежки считать!

Затем снова повернулся к Ткачу:

— Сергей Евгеньевич, вы же знаете всю процедуру, не советую вам запираться, ссылаясь на пятьдесят первую статью конституции.

— Я всё же воспользуюсь ею, — тихо сказал Ткач, бледнея.

— Без проблем, — улыбаясь, отозвался полковник и тут же сказал рядом стоящему сотруднику позвать из приёмной адвоката.

— Я не буду ничего подписывать, — твёрдо сказал Ткач.

— И не надо, мы зафиксируем Ваш отказ, — раздражённо произнёс полковник и, повернувшись к стоящему рядом с ним офицеру, добавил, — наденьте на него браслеты.

Ткач почувствовал холод на запястьях. Всё происходившее казалось ему как в тумане. Словно случившееся не с ним. Казалось, что сюда залетело только его сознание, а сам он продолжает находиться далеко отсюда на своём рабочем месте, отдаёт привычные указания, слушает доклады подчиненных, пишет книгу…

Не чувствуя ног, он понял что уже плывёт через приёмную в сопровождении двух офицеров по направлению к той маленькой двери о предназначение которой ранее не догадывался. За ней находилась крутая металлическая лестница похожая на пожарную, выводящую внутрь двора, где стояла тёмная затонированная волга.

Это был день рождения Березина. По странному стечению обстоятельств, он не дожил до своего сорока пятилетия всего сутки. И каждый год, в этот день, приходя к его могиле на кладбище, генерал Журов испытывал неудобство от возникающего противоречивого чувства: то ли в день рождения он навещает своего товарища, то ли в день смерти. Уже сложно было представить, как тогда звучала похоронная музыка, и гремели траурные залпы почётного караула. Народу было много, все стояли вокруг, говорили что-то важное, а теперь здесь даже встать негде.

Решётки соседних могил ещё немного и оттяпают себе последний кусок полковничьей земли, оставив в покое только памятник на узеньком мраморном постаменте. Ольга не хотела возводить решётку и вот теперь зарытая в землю скамейка рядом с узкой полоской цветника, похоже, является последним оплотом держащим оборону.

Журов сел на неё и почувствовал, как она слегка закачалась под его весом.

Подгнила, — подумал он и усмехнулся, — шатается, словно моя жизнь в последнее время. Видать её тоже подгрызли короеды и древесные жуки в прокурорских погонах.

Это сравнение совсем не случайно пришло к нему в голову. Вчера его вызывали в генеральную прокуратуру. А там шутить не любят! Выяснилось, что китайская схема контрабанды на Дальнем Востоке провалилась, и ниточки снова потянулись сюда.

Молодой парень в мундире лет двадцати пяти, сидя на крутящемся стуле, играючи едва касаясь клавиатуры, заносил показания Журова в компьютер. Впрочем, заносить было не так уж много. За прошедшие годы, Журов действительно забыл все подробности проводимых комбинаций, фамилии участников и места встреч.

— Я доверяю своим прошлым показаниям, данным по делу ранее, — твердил Поликарп Афанасьевич, отвечая так практически на каждый вопрос.

Следователь прокуратуры ехидно улыбался и спокойно спрашивал дальше.

Журову не нужен был адвокат. Он знал, что в таких делах адвокаты существуют для того, чтобы передавать взятки. А в данном случае, судя по масштабам дела, речь могла идти только о суммах превышающих все мыслимые пределы.

Эти вопросы следователя снова оживили Березина, наделили его способностью думать, передвигаться, говорить. Только позаботиться о своей семье он не мог.

Журов продолжал навещать Ольгу и материально помогал растить детишек. Знал, что она тоже прошла через эту экзекуцию. Её точно так же заставили оживить мужа и говорить о нём. Что нового она могла рассказать?

В конце допроса следователь отобрал у Журова подписку о невыезде, и он понял, что уже не является свидетелем по делу, а перешёл в качество подозреваемого.

Чего добивались люди, возобновившие заглохшее уголовное дело? — думал Журов, — передела рынка контрабанды? Хотят получить откат? Вряд ли найдутся сейчас в стране большие руководители, которые будут радеть за государство, живота своего не жалея. Ведь с годами уже выработалась и настроилась целая система расхищения ценностей.

Когда низшему звену государственных служащих, охраняющих огромные богатства или отвечающих за ключевые направления развития общества, платят копейки. Чтобы заставить их воровать. Лесники, рыбнадзоры, врачи, учителя, милиционеры, таможенники… — чтобы выжить должны сами нарушать закон. Тем самым, неосознанно помогая вышестоящим чиновникам придумывать и реализовывать коррупционные схемы, запутанные махинации с многомиллионными хищениями, служат прикрытием и оправданием, садясь в тюрьму, получая взыскания.

И как от этого уйти Журов не знал. Единственный путь мерещился ему — это выйти на сцену знаменитого театра и, достав пистолет, сказать — «Караул устал». Теперь театром ему представлялась вся страна, а к трибуне стояла очередь, но все говорили не то.

Был выходной день и Поликарп обратил внимание, что на кладбище много людей. Некоторые, как он сидели на лавочках. Другие, словно слаломисты, кружили между могильных решёток преграждающих проходы и создающих замысловатые лабиринты для желающих прогуляться. Он почувствовал, как от сидения на узкой некрепкой скамейке затекла поясница.

Из дома он ушёл утром, когда Гуля ещё сладко спала. Накануне вечером она пришла домой с радостной вестью о своём повышении на работе. По поводу чего состоялся торжественный ужин с распитием её любимого бананового ликёра. Они долго говорили сидя на диване перед, почти неслышно работающим, телевизором, создающим красочный, музыкальный фон.

Журов обнимал её как в первый раз. Вдыхал аромат её тела, упругого, пропитанного запахом Иссык-Куля, прибрежных трав и пахучих водорослей. Гладил загорелую кожу нежно шершавую от прикосновений, словно замшу, напоминавшую невидимую глазу мельчайшую чешую. Он любил делать ей массаж: перебирал пальцами вдоль тела, дотрагиваясь до каждого кусочка её кожи, чтобы почувствовать её целиком…

Неожиданно Гуля повернулась к Поликарпу:

— Поленька, — обратилась она к нему, — Хочешь, узнать, что сказала на прощанье моя бабушка, когда нас провожала?

— Конечно! — отозвался Журов, обнимая её за плечи, — А почему только сейчас?

— Потому, что прошли уже больше пяти лет, и у нас всё так хорошо! — зажмурилась Гуля, сжав руками ладонь Поликарпа, и так сильно прижала её к груди, словно хотела, чтобы та проникла внутрь почувствовав, как счастливо бьется её сердечко, — Она сказала, что твоя большая и красивая страна приносит нам несчастья. Её отец погиб на войне под Москвой. Муж остался в России после отделения Киргизии и женился на русской. Дочка поехала учиться на юриста и работала там в милиции. Её избили и изнасиловали коллеги по работе. После чего она, беременная, вернулась и умерла, рожая меня на свет.