– Кристина, милая, я женюсь на вас не ради обеда! И не ради каких-то других удобств. Просто хочу, чтобы у нас была общая жизнь.

– Владимир Валентинович, у жены есть определенные обязанности, которые я выполнять не готова. Сколько вы сможете терпеть мой саботаж домашнего хозяйства? Я ни разу в жизни не гладила мужской рубашки!

– Что-то мы с вами слишком быстро перешли к прозе жизни, минуя фазу романтических ухаживаний, – буркнул Нейман. – Иначе вы бы поняли, что эти рубашки для меня ровно ничего не значат.

– Это сейчас! А что будет потом? На кой черт вам жена, которая не заботится о вас! Вы будете требовать, я, наверное, тоже начну искоренять какие-нибудь ваши недостатки… И чем больше мы будем любить, тем сильнее истерзаем друг друга. Не лучше ли оставить все как есть?

– Позвольте мне хоть поухаживать за вами…

Она покачала головой:

– Капраз, дорогой мой! Конечно, дело не в рубашках! Просто мне нравится быть свободной женщиной.

– Но вы и останетесь свободной.

– Нет уж! Быть вам просто подругой по постели – такой вариант брака для меня неприемлем. Идите домой, Владимир Валентинович. Вы еще скажете мне спасибо за то, что я вам отказала.

У нас в группе сменился преподаватель. Наш отец-основатель остался с нами, но руководит теперь бравый майор-спецназовец. Удивительный парень, правда, иногда забывает, что мы слабые женщины, а не морские пехотинцы. Построит нас в колонну по три, и давай гонять по залу! Раньше, если устанешь, можно было на скамеечке отсидеться, а теперь фигушки. Бежит рядом и подбадривает, как издыхающую лошадь: «Сила! Воля! Победа! Победи себя, и тебе никто не страшен!»

Вот и бежишь. В глазах темно, сердце колотится где-то в районе зубов, кажется, еще шажок, и ты его выплюнешь… А потом – раз, и вслед за шагом, который после «не могу больше», приходит второе дыхание. И как-то получается, словно ты выбежала из своего страха.

Нагрузки возросли, но никто из наших девушек не бросил группу. Впрочем, новый «сенсей» нами доволен. Сегодня после занятия построил нас и говорит:

– Молодцы, девчонки (очень трогательно это звучит в его устах, ведь нам, «девчонкам», от тридцати до пятидесяти), делаете успехи. Жаль только, что мы не в армии. Если бы я мог вас строить да в наряды отправлять, за месяц из вас таких бы зверей сделал!

Мы смеемся: забыли вы, товарищ преподаватель, что мы женщины, картошку чистим и туалеты драим без всяких нарядов.

Он, бедняга, даже покраснел.

Странно, раньше у нас был кружок самообороны, и мы занимались самообороной. А при новом руководителе никаких приемов не проходим, у нас только общая физическая подготовка. Зато боевой дух у всех поднялся, как на дрожжах. И дело тут, разумеется, не в том, что мы готовы одолеть своих мужей в рукопашном бою. До героини фильма «Никита» нам всем еще очень далеко.

Но мы слышим: «Не надо думать, получится или нет, надо просто делать!» – и с энтузиазмом виснем на перекладине, а кому-то даже удается подтянуться. Один раз, со скрипом и пыхтением, но это все же подтягивание!

Смешно, но незамысловатая армейская мудрость нашего нового преподавателя очень хорошо ложится мне на душу.

И мне почему-то больше не хочется жаловаться на свою судьбу и копаться в себе, постигая, как я, собственно, дошла до жизни такой. Понятие «жертва» стало мне неинтересно. Это уже не обо мне.

А причина таких перемен банальна до неправдоподобности. Я узнала вкус победы. Той самой победы над собой, о которой говорит наш инструктор. Пусть это очень маленькая «победка», но я преодолела себя, поняла, что могу победить свои страхи и слабости!

А жертва и победитель – два диаметрально противоположные понятия. Нельзя быть и тем, и другим одновременно.

Если бы я умела, то удалила бы все свои записи, настолько неправильными и смешными они кажутся мне теперь. Я все искала виноватых в том, что столько лет играла роль жертвы, а оказалось, как в нашей медицинской поговорке: ищешь градусник, а он под мышкой.

Любая жертва – прежде всего жертва собственного страха. Только я сама виновата в том, что дала страху поработить себя. И то, что это был не примитивный страх боли, меня не извиняет.

Бойтесь только собственного страха, говорит наш армейский гуру, и я верю ему. Мне рассказывали, что это очень смелый солдат, участвовал в боевых операциях, конечно, он знает толк в таких вещах.

«Если вы чего-то очень боитесь, – говорит он нараспев, расхаживая перед нами (есть у него такая манера, строить нас в начале занятия и обращаться с короткой вдохновляющей речью), – то или с вами происходит то, чего вы боялись, или что-то совсем другое, но такое же страшное».

Да, одиночество – это страшно, особенно женское. И этот страх, коренившийся во мне много лет, победить будет не так просто. Да и не только в страхе дело: мы с мужем прожили много лет и за эти годы стали очень близкими людьми.

Но я больше не позволю ему избивать себя!

Для него наш брак тоже важен, внезапно поняла я. И еще неизвестно, кому из нас он больше необходим! Мне? Но развод никак не скажется на моей карьере, а вот его имидж может серьезно пострадать, пусть даже сейчас на это смотрят гораздо проще. Кроме того, он дал мне в руки серьезнейший козырь: стоит ему заикнуться о разводе, и у меня исчезнут все резоны покрывать его пристрастие к рукоприкладству. Вспомним истории звезд шоу-бизнеса: сколько они, бедные, терпели, но развод мгновенно развязывал им языки!

Поэтому придется ему напрячься и изжить этот позорный аспект нашего во всех других отношениях удачного брака. Иначе я не стану с ним жить, и это не пустая бравада, а выстраданное решение. Как говорит наш сенсей, лучше смерть, чем бесчестье.

Я знаю, что предстоит тяжелая работа: на одних лозунгах далеко не уедешь. Придется не только обуздывать его нрав, но и бороться с застарелой привычкой. Сейчас я думаю: а что, если бы я дала ему отпор тогда, в самый первый раз? Наверное, и семью бы сохранила, и никогда больше не была бы бита… Но история не знает сослагательного наклонения.

Теперь мне стала понятна еще одна вещь, которая раньше всегда вызывала у меня недоумение. Почему избитым женам, обратившимся к нам за медицинской помощью, никто (в том числе и я) не сочувствует? Все дружно испытывают к ним некий букет эмоций, который я бы охарактеризовала как жалостливо-брезгливая неприязнь.

Потому, что эти женщины добровольно принимают статус жертвы! Они сдались, даже не пытаясь бороться. Они не защищали своего достоинства, женского и человеческого. Так много лет делала и я, но я хотя бы прятала свой позор.

Больше этого не будет. Я выстою. А если пойму, что резервов не хватает, придется просить помощи у соответствующих органов…