Томас кивнул.

– Этих оригинальных – или, как вы их называете, извращенных – мыслителей не следует осуждать с такой легкостью. Базилий посчитал, что более важно защищать мистические свойства духа, нежели изучать их. Он пришел к выводу, что тайна иногда лучше, чем знание. Возможно, он прав.

Когда я пришел в тот день в больницу Камберлоо с кофе в руках, Томас лежал с кислородной маской на лице. Он выглядел более изможденным, чем обычно. Я сказал, что сегодня утром сидел в саду, и скоро он тоже туда вернется. Но я понял, что сейчас он вовсе не настроен на светские беседы. Томас сделал несколько глубоких вдохов через маску и отложил ее. Потом снова обратил свой взор к тому дню, когда Роуленд наконец встретился с Рейчел.

Никто не перебивал Роуленда, пока в библиотеке дома Рейчел он рассказывал о своей первой встрече с Уиллом Драммондом.

Но Томас видел, что мать начинает беспокоиться. Она внимательно слушала о том, как пошло ко дну «Потерянное счастье», как выжившие добрались до Сокрушенной отмели, о решении Евы Соррентино. Теперь она хотела, чтобы Роуленд поведал ей о самом Уилле.

– Он не рассказывал тебе о своей жизни до того, как вы встретились? – спросила она. – Я надеялась, что ты знаешь что-нибудь об этом.

– Я как раз к этому перехожу, – ответил Роуленд, улыбаясь ее нетерпению. – На самом деле, только после того, как мы покинули Сокрушенную отмель и добрались до Галифакса, он впервые рассказал мне что-то о себе. Нас поселили в старом отеле, где мы ждали расследования кораблекрушения. Все, что я сейчас расскажу тебе, случилось, пока мы были там. Нам пришлось ждать расследования несколько дней, и мы много разговаривали, в основном сравнивая наши воспоминания о случившемся на «Потерянном счастье». Но когда Уилл узнал меня поближе, он стал откровеннее.

– Прошу тебя, пожалуйста, расскажи, о чем он говорил, – взмолилась Рейчел.

Роуленд сделал глоток бренди.

– Уилл не был любителем приукрашивать события, – сказал Роуленд. – Он рассказывал только голые факты, и мне самому приходилось угадывать, что он думает. Несомненно одно: у него была тяжелая жизнь…

Роуленд и Уилл сидели в своей комнате в отеле «Макларен». Был дождливый вечер. Они поели рыбы с картошкой, и теперь распивали бутылку дешевого виски. Роуленд рассказывал Уиллу о своей жизни все – и о причинах путешествия в Англию, и о возвращении теперь к той неопределенности, которая ждет его дома.

Быть может, причиной было виски, но Уилл расслабился, и Роуленду не составило труда вызвать товарища на разговор о его собственной жизни.

Он родился в горах, сказал Уилл, недалеко от того места, где Роуленд впервые увидел его в поезде; в маленькой шахтерской деревушке под названием Тарбрай, в самом обыкновенном шахтерском доме. Его отец работал на поверхности – у него были больные легкие после долгих лет работы в забое. Когда Уилл был совсем маленьким, он всегда уже лежал в постели, когда отец возвращался ночью с работы, раздевался по пояс и мылся над кухонной раковиной. Жена вытирала его перед камином. У нее были не в порядке нервы, и она мало общалась с людьми, кроме своего мужа и сына. Они никогда много не разговаривали. Уилл ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из них даже песенку мурлыкал, и ему было удивительно, когда другие люди насвистывали или пели так, будто музыка для них естественна.

Уилл пошел в тарбрайскую школу, но учился не слишком хорошо. Само собой разумелось, что он, как и все мальчики деревни, станет шахтером, когда ему исполнится тринадцать. Именно так Уилл и сделал – вместе со всеми своими одноклассниками.

Когда мальчикам в первый раз пришлось спускаться на шахтовом подъемнике, они этому не сильно обрадовались. Все знали об одноногих мужчинах в Мюиртоне. Но в подъемник все равно заходить пришлось. Они спустились так быстро и остановились так резко, что Уилл подумал – его желудок вывернет наизнанку.

Теперь мальчики находились на глубине пяти тысяч футов под землей, и там было так тепло, что пришлось снять куртки.

– Теперь вы знаете, на что похож ад, – сказал бригадир новичкам. Тоннель был темный, но через каждые двадцать метров висели керосиновые лампы, и они могли не спотыкаться о рельсы, по которым перевозят уголь. Люди не снимали касок; у новичков их еще не было.

Все пошли к забою; бригадир сказал, что это до него от ствола шахты миля. Уилла это не испугало, хотя штольня была высотой в пять футов. Но даже в тринадцать лет Уилл был ростом пять футов восемь дюймов, и это значило, что ему пришлось идти согнувшись. Примерно через пять минут у него от усилий заболела спина. Боль была так сильна, что он подумал – его стошнит.

Кто-то закричал:

– Осторожно!

Уилл перепугался, резко поднял голову – и ударился ею о потолок. То же произошло и с остальными новичками.

Шахтеры смеялись над ними от души. Каждый год они проделывали этот трюк с новичками, пока тем еще не выдали каски. К этому моменту Уилл был весь в поту, и его тело страшно болело. Некоторые рыдали. Бригадир назвал их плаксами и сказал, что их уволят, если они не пойдут вперед.

Этот путь показался Уиллу самым долгим в его жизни, хотя длился всего полчаса.

Новичкам в первый день не пришлось выполнять никакой работы. Они должны были только смотреть на то, что происходит, и понимать, чем будут заниматься всю оставшуюся жизнь. Сначала мальчики смотрели на крепильщиков, которые ставили деревянные опоры, поддерживающие свод. Потом – на вентиляционщиков: эти носили канареек в клетках и следили за чистотой штреков и штолен от газов, вызывающих взрывы. Бригадир объяснил новичкам, как легко здесь умереть. Каждый должен полагаться на других.

Тяжелее всего приходилось самым сильным шахтерам в угольном забое. Большую часть времени они стояли на коленях и сверлили дыры для динамита, потом вырубали уголь. У всех зарплата зависела от выработки.

Уилл не понимал, сколько теперь времени, но скоро положенные часы прошли, и шахтеры отправились в долгий путь обратно к подъемнику. Все новички до смерти этого боялись. Уилл одеревенел за долгий день и думал, что будет просто не в состоянии проделать обратную дорогу. Но сознание того, что они идут домой, помогло, и Уилл смог справиться с болью. Бригадир сказал, что пройдет неделя или две, пока новички привыкнут ходить, согнувшись в три погибели.

Потом все наконец дошли до подъемника и петардой вылетели на поверхность. Как же прекрасно стоять прямо и дышать свежим воздухом! Отец Уилла, страшно довольный, встречал его наверху.

Уилл проработал в тарбрайской шахте пять лет, по шесть дней в неделю. Время года не имело значения, потому что под землей был только один сезон – темное жаркое лето. Уилл не находил спасения даже во сне: ему снилось, что он внизу, в шахте. В общем и целом жизнь Уилла состояла из сплошной тьмы, пота и угольной пыли, першения в горле и ушибов на руках и ногах. Иногда на работе мужчины смеялись и шутили, но где-то на задворках сознания их не отпускали тревожные мысли о взрывах газа и о том, что они могут быть погребены заживо. Уилл подозревал, что все шахтеры чувствовали себя так же, как он, но никто и никогда об этом не говорил, даже когда случались аварии. Разве у простого рабочего человека есть выбор?