– Вы лучше меня знаете, что мы вмешиваемся лишь тогда, когда нет иного выхода. Когда невмешательство означает неминуемую гибель той или иной цивилизации. Мы спасаем. Иногда, очень редко, корректируем. И это всё. Мы не учим их, как жить. Они учатся этому сами.

– Так. А о каком вмешательстве говорите вы?

– О вмешательстве, носящем совершенно иной характер. Как будто… как будто кто-то хладнокровно ставит над земным человечеством эксперимент. И эксперимент жестокий.

– ?

– Я же говорю, что это всего лишь впечатление. Никаких фактов. Но… вы никогда не задумывались над тем, что статистика катастроф, эпидемий, глобальных войн и прочих нештатных и весьма неприятных ситуаций именно на Земле последнее время несколько…э-э… превысила средние значения?

– Нет, не казалось. Просто люди по своей природе таковы, что вечно устраивают сами себе неприятности. Гуманоиды, что с них взять…

– Мне известна эта ваша точка зрения. Не буду сейчас говорить о том, что я с ней не совсем согласен. Тем более что мы обсуждали это неоднократно. Хотя во многом вы и правы. Я о другом. Лично мне кажется, что даже с учётом всех этих…гуманоидно-человеческих факторов на Землю валится слишком много бед. И снаружи и, так сказать, изнутри. Да и характер их… Взять, к примеру, последние события. Знаете, что там произошло?

– Откуда? Вы мне пока не докладывали, а сам я слишком занят, чтобы уделять особое внимание одной планете. Пусть даже и находящейся на особом положении в мироустройстве. Так что же там произошло на этот раз?

– Уникальный случай. На Земле одновременно самозародились еще два разума. Один машинный, компьютерный. А второй – живой, природный. Я бы сказал, что это единый разум самой планеты.

– Хм… А что здесь уникального? Нам такие планеты известны. Разумный Океан, разумный Лес… Да и компьютерный, машинный искусственный разум не такая уж редкость во Вселенной. Иное дело, что такой разум, как правило, немедленно начинает конфликтовать со своими создателями и чаще всего гибнет. Но мы знаем и примеры нормального сожительства.

– Да, но тут оба этих разума возникли одновременно! Мало того, я склонен подозревать, что именно компьютерному разуму удалось сдать так, что я не мог некоторое время лично попасть на Землю.

– Даже так? Действительно, такого я что-то не припомню. Возможности искусственного разума обычно весьма ограничены. Впрочем, как и любого, только лишь зародившегося… Подождите, давайте я угадаю, что было дальше. Между ними, конечно, началась война?

– Именно. Она и сейчас идёт. Человечество в союзе с живым единым разумом планеты схлестнулось с разумом искусственным, компьютерным. И это хорошо, потому что иначе все шло к окончательной деградации и, в конечном счете, гибели людей. Кстати, войну спровоцировал известный вам отряд. И вовремя, надо заметить, спровоцировал. Но мы отвлеклись.

– Да. Вы говорили об эксперименте.

– Я говорил о своих впечатлениях.

– Хорошо. Допустим так оно и есть. И кто тогда, по-вашему, может проводить подобный эксперимент? Мне такая сила не известна.

Распорядитель очень красноречиво промолчал, скосил два синих глаза (третий, красный, продолжал глядеть прямо на Координатора) в сторону и переступил с ноги на ногу.

– Бросьте, – неуверенно произнёс Координатор. – Этого не может быть.

* * *

Утро следующего дня не принесло изменений. То же солнце, то же небо и та же летняя звенящая тишина вокруг.

К обеду выяснилось, что делать уже совершенно нечего.

Конечно, при желании они могли бы заново обыскать весь городок, что называется, до последнего закутка, но таковое желание напрочь у отряда отсутствовало. Да и откуда бы ему, желанию таковому, взяться, если и так уже было ясно, что ничего особого, могущего немедленно дать ответы на все их вопросы, они не найдут. А лазить по каждому дому и выстукивать стены в поисках неизвестно чего… Нет, к черту. Уж лучше завалиться на озерный пляж и заслуженно отдохнуть после всего недавно пережитого.

Так они и поступили.

Немного тревожило отсутствие в городке продовольственных запасов, но, во-первых, их рюкзаки еще отнюдь не показывали дно, а во-вторых, Сергей Вешняк и Михаил Малышев, поднявшись ещё до зари, соорудили из подручных материалов пару удочек, накопали червей, сходили к озеру и притащили к общему подъему такой знатный улов, что все только ахнули. Велга собрался, было, вставить разведчикам соответствующий фитиль за самовольные действия в малознакомой обстановке, но, поразмыслив, не стал. Ребята хотели сделать приятный сюрприз, им это вполне удалось, и перегибать в данных конкретных условиях палку с дисциплиной не стоило.

После обеда, состоявшего из наваристой вкуснейшей ухи (сразу тебе и первое блюдо, и второе), часок вздремнули и отправились на пляж. Купались, валялись на песке, курили, лениво перебрасывались ничего не значащими фразами и снова купались.

– Везет нам на водные процедуры в последнее время, – сообщил Валерка Стихарь, сидящему рядом Курту Шнайдеру, переворачиваясь на живот и наблюдая за резвящимися у берега Малышева и Аню. – Сначала на Лоне, теперь здесь.

Михаил, кажущийся рядом с невысокой девушкой настоящим великаном, подставлял ей сцепленные в «замок» ладони, после чего делал мощное резкое движение и подбрасывал Аню высоко вверх и вперёд. Девушка пролетала по изящной дуге пару-тройку метров спиной к озеру – лицом к небу и, вытянувшись в струнку, почти беззвучно входила в воду.

– Красиво, – вздохнул Шнайдер и поправил накинутое на плечи и спину полотенце. У него, как у всех ярко-рыжих, была очень чувствительная белая кожа, которая легко получала ожоги под прямыми солнечными лучами. – Повезло Мише. Аня очень хорошая девушка. Думаю, из нее получится замечательная жена.

– Завидуешь, что ли? – подмигнул Валерка. – Ничего. Вот кончится вся эта бодяга, найдем и мы себе достойных подруг. В Ростове знаешь, какие девчонки! Идет такая краля летом по Садовой… Глаз не отвести! Смотришь вслед, и так всё в тебе и подымается. Неудержимо.

– И ты в это веришь? – серьёзно посмотрел на ростовчанина Курт. – Наивный человек…. И с чего ты взял, что я завидую? Может быть, им как раз придется, в конечном счете, гораздо хуже, чем нам.

– С чего бы это? – искренне удивился Валерка. – Они же любят друг друга, разве нет?

– Вот именно потому, что любят им и труднее, и хуже. У нас нет иллюзий, понимаешь? А у них они уже есть.

– Какие-то вы, немцы, пессимисты, – сказал Валерка и потянулся за лежащими рядом сигаретами. – И философы там, где надо и там где не надо. Нет, чтобы искренне порадоваться за товарищей. Без всякой философии.

– Мы не пессимисты, – возразил Шнайдер. – Просто умеем рационально и трезво смотреть на вещи. И думаем сначала головой, а уж затем сердцем. А вы русские – наоборот. Отсюда и все ваши беды. А за Мишу и Аню я радуюсь, можешь не сомневаться.