Петербургский совет рабочих депутатов, образовавшись в октябре 1905 г., придал, по мнению автора, планомерный и организованный характер революционному движению, чья сила возросла при увеличивавшейся слабости государства и его институтов, стал «центром всего народа»[476]. Носарь пишет, что «в миниатюре» Совет был уже создан среди забастовавших рабочих-печатников в Москве, где он неоднократно произносил речи перед представителями пролетариата, а затем – в полноценном виде – реализован в ходе осенних петербургских событий. Все демократические организации Петербурга признавали «гегемонию», «политический авторитет» Совета, являвшегося, таким образом, не только «рабочим парламентом» для представителей петербургского пролетариата, но претендовавшим на большую роль[477]. Сама форма «советской организации» стала объединять не только рабочих, но и крестьян, солдат и даже студентов университетов. По мнению Хрусталёва-Носаря, то, что простые люди, крестьяне, представители дворянства и – однажды – сам граф Витте обращались к Совету, говорит о беспрецедентности подобной ситуации в истории. Это было сосуществование двух «правительств», царского и советского, вызванное разрывом, существовавшим между властью и народом.

По словам Носаря, поскольку такая ситуация двоевластия не могла долго продолжаться и стороны должны были перейти в наступление друг против друга, как председатель Совета он предложил исполнительному комитету два варианта дальнейшей тактики: или разоружаться и «осаждать» правительство на основе Манифеста 17 октября 1905 г., или наступать, но идти навстречу поражению, что может повести за собой «ужасный конец»[478]. Члены исполкома, будучи, в основном, представителями революционных партий, решили занять выжидательную позицию с потенциальной возможностью развернуть наступление на правительство. Председатель Совета отметил в этой статье, что именно он предложил принять всем Советом решение о подрыве финансовой стабильности государства путём призыва граждан к изъятию средств из сберегательных касс, что впоследствии было оформлено как «Финансовый манифест». Ответом на такие действия стал арест самого Хрусталёва-Носаря, а исполком Совета, несмотря на объявление о подготовке к вооружённому восстанию, продолжал занимать выжидательную тактику, будучи буквально через неделю арестованным.

Что касается причин поражения, то Носарь отметил, что представители революционного движения переоценили, с одной стороны, слабость правительства, с другой – свою силу. Кроме того, по его мнению, русская революция была «городской» революцией, в том смысле, что рабочие не были должным образом поддержаны крестьянством, направлявшим свою силу против отдельных помещиков для захвата земли, а не против всего «старого режима». Сама всероссийская забастовка была организована, по его мнению, неудовлетворительно в самом Петербурге, хотя призывы шли по разным городам страны. В конце статьи Г.С. Хрусталёв-Носарь, тем не менее, выразил надежду на возможность возрождения революции: «…если моё присутствие будет необходимо на заставах революции, я не буду сомневаться в том, чтобы принять мой пост»[479].

Отдельного внимания заслуживает полемика в среде общественности, вызванная арестом в 1913 г. Г.С. Хрусталёва-Носаря по подозрению в совершении им кражи двух рубашек и присвоения часов у Исаака Циммермана в Париже. Обвинение послужило поводом к спорам о личности бывшего председателя Совета, прежде всего в среде революционной интеллигенции.

Л.Д. Троцкий, бывший член исполкома Совета, совместно работавший с Хрусталёвым-Носарём, опубликовал в номере меньшевистской газеты «Луч» от 21 марта 1913 г. заметку «Хрусталёв». Он отметил, что русские рабочие будут поражены неожиданной новостью о том, что такой человек был арестован за кражу в Париже. Троцкий писал: «Имя Хрусталёва в ноябре 1905 г. приобрело колоссальную популярность. Оно повторялось во всех газетах и на всех перекрёстках. Огромная политическая инициатива, проявленная Петербургским Рабочим Советом, его энергия, решимость, его авторитет в массах, – всё это сразу встало перед пробуждённым российским обывателем, как таинственная загадка»[480]. Аргументом в пользу избрания Хрусталёва-Носаря на пост председателя Совета, не самого выдающегося деятеля, послужила его беспартийность, поскольку в Совете состояли представители разных партий, сталкивавшихся друг с другом из-за различных позиций по тому или иному вопросу. Рабочие массы видели в нём средоточие своей силы, хотя сознательная их часть, входившая в руководство Совета, воспринимала его как постороннего делу социализма человека. По мнению Троцкого, Хрусталёв-Носарь осознавал свою «политическую беспомощность» и покорно шёл навстречу предложениям представителей социал-демократии. «Хрусталев светил двойным светом: партии и массы. Но и тот и другой свет был отражённым, т. е. чужим»[481]. Отсутствие нравственной устойчивости и политической позиции проявилось после революции, когда он стал синдикалистом, порвав связи с социал-демократами. Легенду вокруг личности Хрусталёва-Носаря, заключает Троцкий, создала пресса, и этой легенде поверили рабочие. Таким образом, он нивелировал роль личности бывшего председателя Петербургского совета в деятельности последнего.

Г.С. Хрусталёв-Носарь выступил в защиту самого себя. В его письме, опубликованном в «Новом времени» в апреле 1913 г., содержатся его собственные опровержения обвинения по делу, которое было возбуждено обокраденным И. Циммерманом. Также Хрусталёв-Носарь выступает против нападок со стороны социал-демократии в связи с распространённым мнением о том, что он является антисемитом: «Правда, я не скрывал и не скрываю: я – не юдофил. Но в качестве не юдофила я организовывал дружины самообороны в 1905 году и в числе других пресёк возможность еврейского погрома в Петербурге в октябрьские дни»[482]. Автор настойчиво выделял себя из эмигрантской среды революционеров, к которой, по собственному признанию, уже не принадлежал.

На страницах меньшевистской газеты «Луч» шли споры о значении личности Хрусталёва-Носаря в революционном движении. Некий «В. Г.» в заметке «Ещё о Хрусталёве-Носаре», опубликованной в номере газеты от 20 апреля 1913 г., приводил цитаты из письма бывшего председателя Петербургского совета, чтобы показать, «как безнадёжно глубоко засосала страшная бездна этого человека»[483]. Автор констатировал, что пролетариат с горечью осознал глубину падения этого человека, однако обвинял газету «Новое время», опубликовавшую и подавшую письмо Хрусталёва-Носаря как свидетельство вырождения революционного движения, в продажности и готовности опубликовать любую информацию с ангажированной интерпретацией.