круг и остановился именно на том месте, с которого и начал. Потом огляделся и, выбрав меня в качестве ориентира, двинулся в нашу сторону. Василич вновь заколдовал, стуча посохом и приплясывая на месте, но Арчи, даже не применяя магические способности, легко преодолел все кусты и коряги, что щедро насыпал леший ему под ноги, и вышел к столу у машины.

— Основной принцип понятен, — он уселся в свое кресло и налил себе чаю, — радует то, что есть, с чем работать, есть от чего оттолкнуться, вот что главное. А временные неудачи, Василич, пусть тебя не тревожат. Через неделю ты у меня кого хочешь по этому лесу водить будешь как на верёвочке, даже и не сомневайся. Будем тебя отводу глаз учить, внушению, природные твои способности усилим, скомбинируем всё это, и результат будет, это я тебе могу пообещать твёрдо. Но поработать придётся плотно, разве что.

— Так мы согласные, — вздохнул Василич, всё ещё переживая две свои неудачи подряд, — со всем нашим тщанием и усердием, лишь бы на пользу было.

— Ну-ка стоять, — с этими словами я сам встал на ноги и пошёл к машине, за своими вещами. В голове у меня мелькнула одна мысль, и требовалось срочно её проверить. — Подождите пока, с работой-то. Может, и получится у нас пропетлять. А если не получится, вот тогда и будем работать. Со всем тщанием и усердием, да ещё как-нибудь, дураков работа любит. А радует, запомните это, бородатые, только разумных.

Я вытащил из рюкзака большую тетрадь, линейку, пару карандашей, тюбик с клеем из своего небольшого штурманского набора и выложил всё это на уже предупредительно очищенный для меня Арчи стол. Друг смотрел на мои приготовления с интересом, Василич и остальные тоже, вот только гному всё было до фонаря. Я, стараясь не сбиваться под их пристальными и взглядами, вырвал из тетради чистый лист и по линейке оторвал от него узкую, сантиметра в четыре, ленту по длинному краю, а потом ещё одну и ещё одну, про запас. Лешие смотрели на меня как на фокусника, ничуть не сомневаясь в том, что им сейчас покажут что-то удивительно волшебное и особенное, да и Арчи тоже, хотя от него я такого и не ожидал.

Взяв одну бумажную ленту в руки, я положил её на стол и придавил карандашом посередине, объяснив всем присутствующим:

— Карандаш — это я. А бумажка — это дорога. И вот я по ней иду.

С этими словами я прочертил линию длиной в пару сантиметров и остановился, попросив Василича:

— А теперь покажи мне, друг любезный, что именно ты с дорогой делаешь, только руками.

Леший ожидаемо взялся лапами за концы ленты и соединил их между собой, зажав пальцами. Получилось небольшое кольцо, Арчи помог ему с клеем, и вот теперь я осторожно рисовал линию внутри его, передвигая карандаш по бумаге и вскоре уткнулся в свой же след.

— Правильно? — посмотрел я на пристально следившего за мной лешего.

— Ну, дык, — посохом почесал в затылке он и непонимающе поглядел на меня, — так и есть. Что тут может быть неправильного?

— То есть подходите к делу без выдумки, напрямую, — обвинил я его. — Если уж вам дано играть с простр… то есть с тропами людскими, то и делать это надо так, чтобы гость незваный ни жизнь не догадался, вот смотри.

С этими словами я быстро свернул из второй ленты бумаги ещё одно кольцо, только повернув один конец на половину оборота, склеил всё это великолепие и сунул Василичу в лапы карандаш. Лешие смотрели на меня с неослабевающим интересом, Арчи, к моему удивлению, тоже, а вот Оин просёк сразу:

— Лента Мёбиуса, — авторитетно заявил он. — Был такой сильный колдун у Древних, только эта лента от него и осталась. Простейшая односторонняя поверхность. У нас на транспортёрных лентах в шахтах пользуют, чтобы износ сразу с двух сторон шёл, для экономии.

— Как это, односторонняя, — неприязненно глянул на него Василич, — не бывает так, уж я-то знаю! Две же стороны! Та и эта, вот, гляди!

— Сам гляди, знает он, — сурово обрезал его Оин, он вообще не любил, когда в его словах сомневались. — Знаток, блин! Сейчас тебе такое покажут, штаны не удержишь!

— Так, стоп, — прервал я их и мне даже пришлось развернуть к себе Василича, — теперь карандаш это ты, а бумажка эта снова дорога. Иди по ней. А всем остальным следить за ним в оба глаза, ясно вам?

Насупленный леший кивнул и занялся делом, прочая его братия организованно, не мешая друг другу, не галдя и не толкаясь, подвинулась поближе, чтобы видеть всё в точности, как я и приказал. Василич же потихоньку вёл карандаш по середине полоски и вскоре начал проявлять так ожидаемые мной признаки обалдевания. Он уже прошёл один круг, а бумажка всё не заканчивалась и не заканчивалась, и пришёл он к началу своего следа только по завершению второго оборота.

— Как это? — ошалело посмотрел он на меня и на гнома, — разве ж так бывает? Так же не бывает! Не бывает, не бывает!

— Попробуй ещё, сам, — сунул я ему третью полоску и клей, — вполоборота соединяй, ага, вот так.

Василич ловко склеил волшебное кольцо, но сунул карандаш вроде бы Михалычу или, если я ничего не путаю, Петровичу Дубову и они вместе тронулись в путь. Один, затаив дыхание, чертил ровный след, не отрывая грифеля от бумаги, второй проворачивал ленту под ним, но закончилось всё, как и в первый раз, то есть двумя полными оборотами и рисованной линией на обеих сторонах бумаги.

— Какое сильное колдунство, — в полной тишине произнёс вроде бы Петрович, потому что Василичу было не до слов. Он замер, стеклянными глазами глядя на кончик карандаша, а в волосатой башке его чуть ли не с отчётливо слышимым скрежетом ворочались какие-то мысли.

— Это я к чему, — в полном молчании заявил я впавшей в ступор граничной братии, — это я к тому, что если уж вам дано играть с пространством, то есть с тропами, то и делать это вы должны именно на этом уровне. Не напрямую, в лоб, а именно таким вот образом. Не знаю, что и как вы будете делать, но берите бумагу, если нужно, берите клей и карандаши, идите куда-нибудь с глаз моих долой в кусты и осваивайте принцип. А потом попробуйте нас удивить. А то ведь так, как вы до этого делали, этак любой дурак с магическим даром сумеет, даже я так могу, а вот стражам границы так топорно работать невместно.

Отмершие лешие осторожно, под локотки, увлекли за собой в дальние кусты увлечённого тяжкими думами Василича, не забыв прихватить по пути один карандаш и несколько тут же нарванных мною бумажных лент.

— Как-то так, в общем, — я уселся в кресло поудобнее и налил себе чаю, — не нужно учить рыбу плавать, птицу летать и прочее в этом же духе, Арчи, вот что я думаю. Нужно только подтолкнуть их к безобразиям, а там они уже сами. Ну, мне кажется, что они лучше знают, просто не пробовали ещё. Надо просто показать им возможности, вот и всё.

Оин был со мной полностью согласен, а вот Арчи не отреагировал на мои сбивчивые объяснения, он сидел, замерев на месте не хуже Василича.

— Ты-то чего придуриваешься? — спросил я его, — вот увидишь, через часок-другой нам такое покажут, что будем втроём глазами хлопать, прибереги на потом.

— Какое придуриваешься! — отмер Арчи и схватил лист бумаги, скрутив из него такое же кольцо, что так поразило леших, — какое потом! Это как так получается?

— В школу не ходил, что ли? — догадался я. — Хотя такое нам, если мне память не изменяет, в училище показывали.

— На домашнем обучении я был, — подтвердил Арчи мои догадки, осторожно ведя карандашом по бумаге, — по эльфийской системе! А человеческие науки у нас не в чести да и гномьи тоже, мол, чему эти короткоживущие могут научить, чёрт бы их всех подрал! Это же сколько всего я пропустил, а? Ты ещё такие фокусы знаешь?

— Это не фокусы! — наставительно поднял палец я. — Это наука! Но вот так навскидку и не припомню больше ничего. У нас в училище преподаватель по математике и сам любил что-то подобное, и нам пытался привить, но как-то всё это мимо меня прошло.

— Гидростатический парадокс! — пришёл мне на помощь Оин. — И вообще гидравлика! К примеру! От лёгкого нажатия ноги на педаль тормоза автомобиль колом встаёт, а вот тормозить этой же ногой о дорогу, или даже о колесо, у тебя