Да. Марвик шел прямо к ней, и она охнула, всплеснула руками и тут же пожалела об этом, потому что герцог мрачно улыбнулся и поднял руки ладонями вверх, словно говоря: «Бери!».

– Удивительно, да? – Герцог приблизился к ней – высокий, подтянутый, широкоплечий… Он вышел из дома! – Никто и не догадается, что я только что сбросил ходунки, на которых водят маленьких детей.

– Не шутите, – прошептала Оливия. При виде этого человека, двигавшегося с животной грацией, никому бы и в голову не пришло сравнить его с ребенком.

– О, поверьте мне, я вовсе не шучу. – Остановившись, герцог огляделся по сторонам и шумно вздохнул. Его длинные ресницы опустились. Он рассматривал почву у себя под ногами, и его губы дрогнули, когда он зацепил землю сапогом.

– Абсолютно мертвая, – пробормотал Марвик.

Оливия встала между ним и дверью, вознамерившись предотвратить любую его попытку к бегству.

– Птица? Или вы имели в виду сад? – Герцог тем временем обводил взором жухлую траву. Он вышел из дома! Оливия едва могла говорить, потому что ее буквально парализовало потрясение, возникшее при виде Марвика, вышедшего из дома. Неожиданно он стал выглядеть много моложе, словно дом давил на него тяжким грузом, а теперь наконец герцог может выпрямиться в полный рост – освободившийся, сильный, стройный.

– Сад не совсем мертв, – наконец, собравшись с духом, промолвила Оливия. – Тут растет несколько многолетних растений…

Марвик слабо улыбнулся.

– Только не говорите мне ерунды о приближающейся весне.

Из ее груди вырвался странный звук – не то смех, не то рыдание. Он говорит такие замечательные вещи. И ему не изогнуться, чтобы пройти мимо нее в дом.

– Не буду… – прошептала она.

Закрыв глаза, герцог закинул голову назад, как будто хотел подставить лицо небу. При свете его волосы казались совсем белыми, соломенными, блестящими. Оливия любовалась им, отмечая про себя каждую его черту, открываемую светом: «гусиные лапки» вокруг глаз, линии смеха вокруг рта, две едва заметные морщинки над переносицей. Заставляла ли она его слишком часто хмуриться и улыбаться, от чего они стали глубже? Оставит ли она такую отметину на его челе?

При мысли об этом Оливия неловко переступила с ноги на ногу. Она должна идти. Ее главной целью сегодня было избегать его. Однако Оливия хоть и смотрела на дверь, но с места не двинулась. Шаги, которые герцог только что сделал, слишком важны, слишком замечательны. И ему нужен свидетель, который видит, как он идет.

Опустив голову, Марвик улыбнулся Оливии. Его пухлые губы приковали ее внимание. Сильная колонна его шеи… На герцоге был костюм для выхода в очень тонкую полоску, так что теперь он выглядел как любой хорошо воспитанный и состоятельный джентльмен. Только пиджак из шерсти овцы-мериноса элегантного покроя, да та легкая небрежность, с которой он носил его, выделила бы его из толпы. Он выглядел как человек, познакомиться с которым она и не мечтала.

Но прошлой ночью этот человек прижимался губами к самому интимному уголку ее тела…

– Вы правы, – сказал герцог.

Покраснев, Оливия сжала щеки руками, чтобы хоть немного охладить их. Если он собирается сделать вид, что этого никогда не было, она с радостью подыграет ему.

– Вы имеете в виду птицу.

Над ними пролетел ветерок, и Марвик потянулся к нему лицом, снова закрыв глаза.

– Среди прочего, – проговорил он.

Смущение накрыло Оливию горячей сетью. Она хотела спросить герцога, что он имеет в виду. А еще ей хотелось, чтобы вернулся его гнев – он гораздо лучше этого неуверенного чувства. Оливия провела руками по юбке.

– Мне надо умыться. Эта птица была…

Марвик снова посмотрел на нее ищущим взглядом своих глаз цвета сапфира, только более глубокого, бездонного, бесконечно сложного.

– Вот что мне хотелось бы знать, – сказал герцог. – Что означает ваше желание убежать прямо сейчас? Очередную атаку? Или мое извинение? Я сожалею о прошлой ночи, вам это известно. Мне не следовало прикасаться к вам.

Оливию охватил жар. Теперь он словами описывает произошедшее. Лучше бы он не делал этого. Глупо, нерационально, но он жалеет ее. Она не назвала бы это «атакой». Оно исключает ее согласие, но она, хоть и с опозданием, согласилась. Никто ее не неволил.

– Все в порядке, – с усилием произнесла она. – Ничего такого.

– Завидую вашей уверенности. – А затем, прежде чем она успела ответить, Марвик добавил: – Сегодня на собеседование придет женщина, которая претендует на ваше место.

Разумеется, именно это и привело его к ней. Без сомнения, герцог думает, что делает для нее доброе дело, так что его поступок можно считать частью его извинения. Оливия глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

– Хотите, чтобы я поговорила с ней?

– Нет, мы с Джонзом сами справимся. – Улыбка герцога, вероятно, должна была смягчить его ответ. – Я приготовил для вас рекомендации и список подходящих семей, в которых вы, возможно, захотите работать. А мои вчерашние замечания… прошу вас, забудьте их, пожалуйста. – Он взял ее за руку. Его широкие горячие пальцы сжали ее запястье с легкостью ветерка. – Признаюсь, – тихо добавил он, – я бы хотел еще раз прикоснуться к вам.

Он имеет в виду куда более интимное прикосновение, чем это. Едва она это поняла, бабочки снова затрепетали – не в животе у Оливии, а по всей коже; невидимые крылышки порхали над ней, вызывая появление чудесных мурашек. Оливия открыла было рот, но ничего не сказала.

Он хочет прикоснуться к ней.

А ей хочется, чтобы он сказал: «Я не отпущу тебя».

– Но я этого не сделаю. – Его рука опустилась. – Вы заслуживаете лучшего, миссис Джонсон. Поэтому вам лучше уйти.

Как это произошло? Она никогда не теряла голову из-за мужчины. Но теперь, когда он спасал ее от падения в пропасть, Оливия почувствовала, как близка была к тому, чтобы переступить опасную черту. Хотя, возможно, она уже это сделала.

Более того, она не была уверена, что ей хочется повернуть назад.

Оливия отступила, сжимая свою руку и растирая ее, чтобы стереть последние вспышки желания.

Марвик смотрел на Оливию, но его лицо оставалось безучастным.

– Мне очень жаль, Оливия.

Она взяла себя в руки. Приосанилась и сделала резкий, глубокий вздох. Она не его жертва и не его презренная любовница. Ее не выбрасывают из дома, ее привела сюда определенная причина, и она еще может преуспеть.

– Мне тоже жаль, – сказала Оливия. Не того, что было минувшей ночью, а того, что она должна сделать сегодня. Этот день – ее последний шанс. Ее единственный шанс. Во время собеседования в его покоях никого не будет. Она обыщет их.

* * *

Аластер считал, что повел себя правильно и честно. Он извинился, и хоть она и не поняла этого, свое дело сделал. Оливия не могла знать, каких усилий ему стоило шагнуть на солнечный свет и приблизиться к ней, когда она не захотела подойти к нему.