После «процесса 193-х» революционеры-народники от мирного хождения в народ перешли к беспощадному террору против власти. По известному принципу: «Вы, значит, с нами вот так, а мы с вами вот эдак!»

В «Записных книжках 1973 года» Венедикт Ерофеев упоминает повести Булата Окуджавы «Глоток свободы» и Анатолия Гладилина «Евангелие от Робеспьера», сопровождаемое вовсе не риторическим вопросом: «Кто же они: бунтари или конформисты?»16

Этому периоду революционной борьбы с царизмом посвятили свои документальные повести, вышедшие в те же 1970-е годы, Юрий Трифонов, Владимир Войнович, Василий Аксёнов и Марк Поповский. Эти все произведения также воспринимались читателями как книги «про нас», несмотря на временную удалённость происходящих в них событий.

Венедикт Ерофеев внимательно следил за творчеством этих писателей и всякий раз по прочтении их новых книг приходил в уныние. Так, например, он записал в одной из «Записных книжек 1978 года»: «Расширяю познания в нынешней русской литературе. В июле Б. Окуджава “Мерси, или Похождения Шилова”, в августе — Ю. Трифонов “Нетерпение” (Андрей Желябов)»17.

Повесть «Нетерпение» Юрия Трифонова вышла в серии «Пламенные революционеры». Её главные герои — члены Исполнительного комитета «Народной воли». Это сын крепостных крестьян Андрей Иванович Желябов[150] и его гражданская жена, дочь действительного статского советника Софья Львовна Перовская[151]. Они же известны как одни из основных организаторов покушения 1 марта 1881 года на Александра II.

Писателя интересует, почему изменились до неузнаваемости личности этих изначально нравственно чистых героев и других народовольцев. Из просветителей и миролюбивых народных заступников они за несколько лет превратились в бомбометателей и серийных убийц. Теперь эти романтики были готовы ради достижения намеченной цели убить, если понадобится, кого угодно. Ведь путь к светлому будущему, как они полагали, пролегал через беспощадный террор. В сознании нормального человека как-то не стыкуются нравственные цели и безнравственные методы их достижения. Пистолет в карман, бомбу за пазуху и вперёд на улицу...

Юрий Трифонов не Фёдор Достоевский. Он объясняет происшедшую в сознании своих героях трансформацию по-советски: исключительно внешними условиями и причинами. Свёртыванием великих реформ, неудачами в Русско-турецкой войне и наращиванием репрессивных мер, направленных против революционеров. Вера в Бога и безбожие как психологические факторы в его атеистическом сознании напрочь отсутствуют. Трифоновские герои пошли на цареубийство не по здравому размышлению, не по зову свыше, а руководствуясь слепым фанатизмом. Они были убеждены, что вся мощь неправедного государства персонифицирована и сосредоточена исключительно в русском царе. Он замковый камень русского самодержавия. Не будет его, и Кощеево царство в одночасье рухнет.

Ну, чем, скажите, эта логика народовольцев отличается от торжественного заявления партийного съезда 1961 года о строительстве коммунизма в отдельно взятой стране? Да ничем. Фанатизм он и в Африке фанатизм. Хотя, как показали недавние исторические события, не стало во власти Михаила Горбачёва — и практически тут же развалился СССР. Может быть, прав вовсе не я, а Юрий Трифонов. Не попусту же говорил Венедикт Ерофеев, «жизнь всё равно опрокинет все ваши телячьи построения...»18.

Подойду ещё ближе к нашему времени — к повести Владимира Войновича «Степень доверия» о жизни и борьбе Веры Николаевны Фигнер[152], революционерки, террористки, члене Исполнительного комитета «Народной воли». С народовольцев началась эпоха организованного террора. Иными словами, революционеры решили пустить политические убийства на поток. Сам Владимир Войнович объясняет выбор героини для своей повести тем обстоятельством, что о добольшевистских временах можно было писать более или менее правдиво. Аргумент, прямо скажу, смехотворный.

Мне представляется более убедительным другое объяснение писателя, что он «интересовался историей организованного террора». Я убеждён, что Владимир Войнович пытался восстановить детали того, как передавался наработанный народовольцами и эсерами опыт жаждущим его получить — «славным ребятам из железных ворот ГПУ». Не для внутреннего, разумеется, использования (тут своего опыта было предостаточно), а исключительно ради уничтожения врагов за пределами родной страны.

Повесть Василия Аксёнова «Любовь к электричеству» посвящена большевику Леониду Борисовичу Красину[153], по первой своей профессии инженеру-электрику высокой квалификации. Он служил главным инженером-электриком на мануфактуре «короля русского ситца» Саввы Тимофеевича Морозова[154]. Эта профессия не помешала, а, наоборот, содействовала приобретению им второй специальности — химика по изготовлению взрывчатки. Он возглавлял боевую техническую группу при большевистском ЦК РСДРП и наладил производство ручных бомб и гранат. Эти боевые средства пригодились боевикам Камо в Тбилиси для захвата перевозимых из банка 250 тысяч рублей. Тут надо отметить, что Леонид Красин эту операцию спланировал, но непосредственного участия в захвате денег и расстреле конвоя не принимал. Что говорить, личность, выбранная Василием Аксёновым для жизнеописания одного из пламенных революционеров, далека от нравственного идеала в общепринятом понимании этого мысленного образа человеческого совершенства.

Среди всех перечисленных писателей, авторов серии «Пламенные революционеры», больше всех меня поразил своим выбором не Василий Аксёнов, а Марк Поповский — автор широко известной книги «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга». Он сделал своим героем одного из самых известных народовольцев — Николая Александровича Морозова[155], проведшего в заключении без перерыва 25 лет, а с перерывами около тридцати лет. Николай Морозов входил в руководство организации «Земля и воля», был одним из создателей «Народной воли», членом её исполкома. Он участвовал в подготовке покушений на Александра II. Вожди «Народной воли» в своей программе рассматривали террор как исключительный метод борьбы и со временем предполагали полностью от него отказаться.

Николай Морозов резко отличался от своих товарищей-народников какой-то каннибальской ненасытностью, словно был не высокообразованным человеком с глубокими познаниями в разных науках и со знанием одиннадцати иностранных языков, а обычным дикарём из людоедского племени короваи (колуфо), члены которого пожирают человеческую плоть. Это племя дожило до нынешних дней в Папуа — Новой Гвинее и, как говорят, от своих кошмарных привычек не отказалось.

Революционер Морозов, одичавший в долгих тюремных отсидках, предлагал новой власти, в случае победы, не прерывать террор. Для него человеческое общество было той же заросшей лесной чащей, нуждающейся в постоянном прореживании. Лучшего средства, чем массовые убийства, для регуляции политической жизни в России он не видел. Вот с таким своеобразным предложением вошёл этот революционер и масон (чего он и не скрывал) в новую советскую жизнь.