И вдруг – ладони женщины накрывают её руки. Красивые ухоженные пальцы сжимают покрепче, словно поддерживая или одобряя.

– Мы думали, он никогда больше не вынырнет после той истории. Не очнётся и не выйдет из… состояния вечного недовольства жизнью. А сейчас он шутит и улыбается. Ходит без костылей и хочет танцевать. Это… чудо. То, с чем не справились специалисты и друзья, получилось у тебя.

– Сильно не обольщайтесь, – отводит Альда глаза, но руки в капкане чужих ладоней нагреваются. Им там уютно, как дома. – Всё… нестабильно.

– Боишься не оправдать надежд? – в голосе нет горечи, есть только участие. И тогда она снова поднимает глаза на женщину, которая родила Макса.

– Я ничего не боюсь. Хотя нет, неправда. Бояться – это нормально, естественно. Но боязнь может быть разной. Страхом, который перекрывает всё и не даёт дышать, двигаться дальше. Неуверенностью, что мешает верить в собственные силы. Волнением, которое иногда помогает, а чаще – мешает увидеть истину. Сомнением, когда глаза не понимают, что происходящее – реальность. Всё это есть, от этого никуда не деться никому.

– Что же тогда смущает тебя?

В лице женщины – свет и мягкость. Доброта. И Альде становится легче дышать. Будто уходит что-то наносное, сковывающее движения. Можно не ступать осторожно, а шагать смело вперёд, по неизвестной дороге, на которой стоит она – вопрошающая и… понимающая женщина, в чьей груди бьётся материнское чуткое сердце.

– Наверное, нет ничего, что смогло бы меня сбить. Потому что есть нечто сильнее страхов. Я смогу, если ему хватит силы духа.

– Ему хватит, – она тоже уверена в том, что говорит. – Уже хватит, если вы будете рядом.

– Не осуждаете меня? – оказывается, и эти слова можно произносить легко.

– Нет. А должна? – улыбка делает лицо Натальи Николаевны ещё краше. – Я бы не сделала этого в любом случае. Просто… давно понимаешь, что мальчик вырос, но где-то там, в глубине души, для матери он всё ещё остаётся ребёнком. Может, таким и останется навсегда. Но это не значит, что я буду вмешиваться в его жизнь или катать истерики. Генеральская дочь в третьем поколении покрепче всё же нервами, чем обычные девочки.

Она смеётся. Солнечно и ясно от её смеха. И снова напоминает сына слишком явно.

Руки Макса ложатся на плечи надёжным обручем. Он словно прикрывает Альду от всех неприятностей.

– Вижу, вы общий язык нашли?

А если бы не нашли, он бы всё равно защитил её, спрятал, не бросил.

– Думаю, да, – сверкает глазами его мать и легко поднимается с табурета. – Я пойду. Мне спокойно. Вот теперь – по-настоящему спокойно.

– Останься. Позавтракаем, – предлагает Макс.

Она проходит мимо. Останавливается на миг. Касается рукой плеча сына. Альда не видит её глаз – для этого ей нужно задрать голову, и как-то неудобно делать это столь явно, но она уверена: там – гордость и радость. А ещё – слёзы, что так и не покатились из глаз генеральской дочери. Не посмели. Но, возможно, она сможет сделать это наедине сама с собой – поплакать от счастья, что всё изменилось.

– Я полна до краёв, – целует мать сына в щёку, – Вечером придёт Лиза, отдай ей ключи. И… приезжайте в гости. Папа будет рад вас с Альдой видеть.

Она вкладывает в ладонь Макса ключи и уходит. Макс провожает её до дверей. Щелчок. Тишина. С ней словно ушло что-то важное, но Альда не жалеет, потому что знает: всегда это важное можно найти. Оно не исчезло навсегда. Всего лишь взяло передышку, чтобы наконец-то вернуться снова туда, где больше не болит материнское сердце. Может быть, волнуется и переживает, но уже по-другому.

– Знаешь, – Макс целует её в макушку и снова обвивает руками, – всё не так, как я себе придумал. Не хотел видеть очевидное для всех. Мир изменился, Альда, и мне это нравится.

– Тогда делаем шаги вперёд? – поднимается она с места.

– Поцелуи, обнимашки, нежности? – улыбается Макс, разглядывая её лицо сквозь опущенные веки.

– Утренняя зарядка, тренировка, прогулка, встреча с Юлей и… ещё кое-что.

– Фартучек? – рискует Макс подшучивать.

– Пусть это будет сюрпризом, – не ведётся Альда и небольно бьёт Макса кулаком в живот.

– Обожаю сюрпризы, – сгибается он пополам, делая вид, что сдаётся.

Обычный день, похожий на капли дождя за окном. У дня столько же оттенков и нюансов. Не скучное серое полотно, а брызги событий – во все стороны. Но видит ли их кто-нибудь за спешкой? Успевает ли уловить в суматохе?

Этому не нужно учиться. Достаточно лишь притормозить и осмотреться по сторонам. Нажать на «паузу», чтобы услышать, как играет на струнах облаков ветер. Как белый свет, преломляясь, превращается в радугу. Как улыбки прохожих перечёркивают плохое настроение.

Иногда стоит забывать зонт, чтобы промокнуть. Тогда будет повод выпить чашку горячего кофе и растереть полотенцем мокрые волосы того, кто с тобой рядом.

Юлия

Она отвыкла просыпаться в постели не одна. Забыла, как это, когда сильное тело, родное и знакомое до малюсенькой родинки, прижимается к ней горячим живительным источником, исцеляющей силой. Томительно нежные губы. Чуткие пальцы по оголённым нервам. Жаркое дыхание, размётанные по подушке волосы. Её герой. Её муж. Её наслаждение и радость.

– Родители! – вопит их дочь. – Мы проспали! Подъём! Завтракать уже некогда, но мы можем успеть, если поторопимся!

– Вот чёрт, – бормочет, подскакивая, Грэг. – Кажется, голос ей тоже от меня достался. Разве можно так орать? Как ты до сих пор заикой не осталась?

Он натягивает штаны, но Юля, показав ему язык, умудряется первой заскочить в душ.

– У меня была отличная практика! – кричит она, захлопывая дверь и включая воду.

– А может, мы вместе? – вежливо стучится её великолепный мужчина.

– Если вместе, точно опоздаем, – читает ему нотации вынырнувшая из другой комнаты дочь. – А так шансы у нас очень и очень. Жаль, что машины нет. Это упущение.

– У нас есть кое-что лучше машины.

– Да, – соглашается Ева, – но втроём на твоём байке не уедешь. Вы уж сами, а я и так. Мне тут две остановки троллейбусом всего.

Ева яростно продирает светлые волосы расчёской и вяжет два хвоста. В уши – наушники, приплясывает в такт мелодии, что-то напевает себе под нос, а Грэг отвести глаз от неё не может.

Так и застаёт их Юля. Замирает, вылетев из душа. И снова хочется плакать от умиления, от чувств, что размножаются, как пенное кружево цветущих деревьев. Вот только что были почки, а сейчас – буйное цветение, бело-розовые лепестки и аромат, что зависает в воздухе и пьянит.

Грэг чувствует её присутствие и поворачивает голову. В глазах его – потрясённое сожаление. Он пропустил, недодал, не смог наблюдать всё это каждый день, хотя мог.