сказал шеф и аккуратно, стараясь не уронить, взял шарик. – Спасибо, Тавиэль. Шон увидит, прыгать будет от радости.

Около часа они ехали молча. Тавиэль снова задремал. Потом Коннору показалось, что они проехали через грозовую тучу: на крышу обрушился грохот дождя, вдали раскатился гром, и снова стало тихо. Воздух сделался свежим и чистым, утренним.

– Не выйдет она за меня замуж, – неожиданно для самого себя произнес Коннор. Шеф Брауни и Тавиэль посмотрели на него с одинаковым удивленным видом.

– Это еще почему? – спросили они хором. Коннор невольно подумал, что шефу стоит взять Тавиэля на службу в полицию, очень уж хорошо они действуют вместе.

– Она может выйти замуж за наследника престола, – терпеливо, словно разговаривая с умалишенными, объяснил Коннор. – Однажды она станет королевой. Какой чокнутой надо быть, чтобы выбирать меня, а не принца? Кто я ей?

Ему сделалось непередаваемо стыдно. Он обижал Эмму, он привязал ее к дому заклинанием, он таращился при ней на других баб и понимал, как это ранит. Но этот стыд, тоже не похожий на те чувства, которые Коннор испытывал раньше, почему-то показался ему целительным.

Коннор подумал, что теперь хочет стать другим. Хочет измениться – пусть даже Эммы с ним не будет, и он сможет лишь смотреть на ее портреты в газетах.

– А все-таки она вас любит, – упрямо сказал шеф Брауни. – Если б не любила, не отправила бы Келемина нас искать. Ну ладно, вы ему нужны, он хочет посмотреть на свой эксперимент и убедиться, что все идет так, как надо. А мы с Тавиэлем? Вас бы забрали, а нас так и оставили бы там в лесу, еще и по частям, чтоб медведям жрать было удобнее.

– Она уже была бы королевой, – поддакнул Тавиэль. – Потому что кто вы ей, если вас слушать?

– Всего лишь тот, кого любят, – добавил шеф. – Уж поверьте, я знаю, как это бывает. У нас с женой так же было. Вроде бы ничего особенного, а все друг к другу тянуло. Так и жили. То деремся, то того самого.

Копыта коней загрохотали по мостовой, и все замолчали.

Фургон въезжал в столицу.

***

Когда открылась дверь, и Эмма увидела Мартина – сосредоточенного, спокойного и отстраненного, то ей стало ясно: игра началась.

– Миледи Эдельстан, – сухим официальным тоном произнес он. – Вас приглашают на встречу с его величеством.

Эмма поднялась, вышла вместе с ним в коридор: они пошли в сторону лестницы, сопровождаемые охраной, и Эмме казалось, что ее ведут на казнь. Когда Мартин протянул ей маленький пузырек, то ощущение того, что все кончилось, стало обжигающим и злым.

– Ваш муж и его спутники доставлены во дворец, – сказал Мартин, и Эмма заметила, что сейчас он совершенно серьезно сказал «ваш муж». – Вы сможете с ними поговорить.

– Что будет потом? – встревоженно спросила Эмма.

Они вышли к лестнице, и ей чудилось, что ступеньки убегают из-под ног, и лестница делается все длиннее и длиннее. Нет, надо успокоиться, надо взять себя в руки. Она не должна все испортить.

– Потом их отправят домой, во всяком случае, так скажут вам, – ответил Мартин. Он по-прежнему выглядел спокойным, но Эмма видела, что в нем пульсирует нетерпение и готовность сорваться с места и броситься в сражение. Со стороны это было незаметно, и Эмма поняла, что видит суть своего спутника благодаря той странной магии, которая помогла ей отбиться от принца. – Но я уверен, что их попросту уберут.

Эмма ахнула. Собственно, чего еще она ожидала?

– Что нам делать?

Мартин осторожно вложил в ее внезапно вспотевшую ладонь крошечный пузырек и негромко проговорил:

– Выпейте это. Оно скроет вашу суть. Ненадолго, но скроет. И ничего не бойтесь, не надо так дрожать. Я на вашей стороне.

Эмма послушно поднесла пузырек к губам. От жидкости веяло яблочным запахом; она сделала глоток и почувствовала внезапный прилив тепла и спокойствия, словно буря, которая бушевала в ее душе, неожиданно улеглась и смирилась.

Дальше они шли молча. Мимо мелькали залы и коридоры, картины, статуи – Эмма все видела, как во сне. А потом все вдруг закончилось: Эмму ввели в зал, и она увидела Коннора, шефа Брауни и Тавиэля – измотанных и грязных, словно они ползали где-то под землей в кротовьих норах, но живых и здоровых.

– Коннор! – воскликнула Эмма, бросилась к нему, обняла так крепко, что испугалась, что не сможет разжать руки. Вот он, здесь, живой! Ей сделалось так хорошо и легко, словно не было ни комнаты без окон и дверей, ни полета с Келемином, ни короля и его дрянного сыночка. Весь мир собрался в одну точку, и больше не было ничего, кроме ее и Коннора, их биения сердец и дыхания. Были только они. Больше ничего не имело значения.

– Жива, – выдохнул Коннор, отстранившись от Эммы. Держа ее лицо в ладонях, он смотрел ей в глаза так, словно не мог поверить, что в самом деле видит Эмму, и хотел запомнить ее навсегда. – Жива, слава Богу. Ох, Эмма…

– Жив, – повторила Эмма. – Коннор, как ты? С тобой… с вами все хорошо?

Шеф Брауни не ответил: он зачарованно смотрел по сторонам, не веря, должно быть, что оказался во дворце государя Линндона. Он, провинциальный полицейский, никогда бы не попал в такое место, если бы не бросился на поиски Эммы.

– Все хорошо, – улыбка Коннора была такой светлой и бесшабашной, словно он наконец-то одержал победу в тяжелом и долгом сражении. – Все хорошо, ты не поверишь, где мы были, пока тебя искали. Ну я еще расскажу. Эмма, послушай…

Он не договорил: офицеры щелкнули каблуками, и в зале воцарилась торжественная тишина – появился король вместе с Эдвином. Правую часть лица принца украшал синяк, и его высочество старался не смотреть в сторону Эммы. Келемин, который шел за ними, держался так, словно был не фейери, которому положено презирать людишек, а таким же человеком, как и все, пусть и наделенным властью. Эмма заметила, что шеф Брауни даже рот приоткрыл от удивления, вдруг оказавшись лицом к лицу с государем. Сколько же он расскажет Шону, когда вернется домой – Эмма верила, что скоро они вернутся.

– Что ж! – Линндон не озадачился приветствиями: похоже, у государя было много дел, и он хотел все закончить