Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я схожу с ума, — повторил я. Потряс головой, отгоняя наваждение, и отправился в свой кабинет.
Перед дверью я пугливо затормозил. Мне показалось, что в комнате кто-то ходит.
Минуту я стоял перед закрытой дверью, припав к ней ухом. Но в кабинете царила тишина, и я устыдился своего отвратительного невроза. Решительно рванул на себя ручку и вошел в комнату. Пусто. Слава богу, пусто.
За открытым окном сверкнул ослепительный бесшумный зигзаг, в небесах взорвалась тяжелая бомба, раскатилась вокруг маленькими сердитыми барабанчиками. Дождь соткал прозрачную целлофановую занавеску, приглушил буйную яркость цветущего сада. Капли атаковали землю с яростным упорством осиного роя, дождь бил по подоконнику и заливал янтарный паркет.
На негнущихся ногах я подошел к окну и прикрыл створку. Оглянулся с некоторым страхом. Почему мне все время кажется, что за моей спиной кто-то стоит?
Комната была пуста.
Я вытер ладонью мокрое лицо. Посмотрел на пол возле стола, где лежали осколки разбитой вазы. Вода растеклась вокруг неподвижных желтых роз, часть лепестков рассыпалась и плавала на поверхности. Почему-то мне на ум пришли трупы, лежащие в собственной крови. Глупость какая! Чьи трупы? Почему трупы?
— Я сейчас все уберу, — произнес я. Тишина, царившая в доме, давила на психику все сильней. — Я все уберу, потом сяду за стол и позвоню Наталье Ивановне. Наверняка я вчера что-то напутал. Наверняка никакой незнакомки на фотографии не было. Это все мое воображение. Мое проклятое воображение.
Я ненавидел свое воображение. Еще в далеком детстве оно постоянно подкладывало мне свинью. Я жил по законам придуманного, несуществующего мира, который для меня был в сто раз реальней и интересней мира существующего. Я пытался поделиться своим миром с окружающими, пригласить их в гости, что ли… Но меня называли врунишкой, и это в лучшем случае. Иногда случались вещи и похуже. Проклятое воображение!
Я примирился с ним только тогда, когда начал писать книги. Вот здесь я позволил своему воображению развернуться так, как ему было угодно. И оно разворачивалось в полотно такой длины и ширины, что у меня не всегда получалось окинуть его взглядом. Воображение выходило из подчинения, начинало создавать свой собственный мир, помыкало мною и диктовало свои условия. Я терпел, скрепя сердце, потому что в литературе хорошее воображение относится к категории плюсов, а не минусов. Романы читателям нравились. Издатель был мною доволен, я получил возможность приличного существования, но это… Это уже выходит за все возможные рамки!
— Ты все выдумало, — сказал я своему воображению. — Никакой женщины на фотографии вчера не было. Тебе захотелось романтики, небольшого любовного приключения, вот ты и потребовало появления прелестной незнакомки. Но я тебя сейчас выведу на чистую воду. Сейчас все уберу, позвоню Наталье Ивановне, и она подтвердит, что никакой женщины на фотографии не было. Не было, понятно?!
Воображение трусливо молчало. Наверное, само поняло, что заигралось и зашло слишком далеко.
Я принес из кухни поднос, собрал на нем осколки вазы, разлетевшиеся по комнате. Аккуратно отряхнул растрепанный букет, немного поколебался и вынес цветы на веранду, предварительно сунув опавшие розы в стеклянную банку. Почему-то держать их перед глазами было выше моих сил. Потом я вытер лужу возле стола, с горечью отметил, что на полу образовались глубокие царапины. Придется как-то маскировать изъяны на сверкающем паркете. Стол, что ли, немного передвинуть?
Я отошел в сторону, склонил голову набок, прикинул изменения в интерьере. Да, можно отодвинуть. Только одному мне не справиться, стол слишком тяжелый. Придется звать на помощь друзей. Интересно, кого я могу позвать на помощь?
Не выпуская из рук мокрую тряпку, я присел на край дивана. Вопрос, конечно, интересный. Получается, что кроме Глеба мне звать на помощь некого. Ах, да! Еще у меня есть визитная карточка некого Егора!
Я представил себе, как набираю заветный номер, написанный от руки, и говорю взволнованным голосом:
— Егор, мне срочно нужна помощь, чтобы передвинуть стол в моем кабинете!
Я не удержался и хмыкнул. Интересно, что ответит Егор в таком случае? Что может ответить человек подобного склада?
Я устроился поудобней и почти забыл о снимке, лежавшем в ящике стола.
Скорее всего, Егор скажет спокойным трезвым голосом:
— Пойди проспись.
Хотя нет… Это не в его стиле. Скорее всего он скажет так:
— Жди. Ребята приедут через десять минут.
Я снова тихо рассмеялся, и только тут заметил, что позволил воображению распоясаться.
— Ах, ты мерзкое, — начал я, но тут же споткнулся.
— Я тебя отвлечь хотело, — грустно сказало воображение.
Я виновато откашлялся.
— Ладно, мир, — произнес я вслух. — Но с сегодняшнего дня я буду тебя жестко контролировать. Посажу на цепь и стану выпускать на волю только тогда, когда я работаю. Понятно?
Воображение ничего не ответило. Недовольно, надо полагать. Ну и бог с ним!
Я ликвидировал следы учиненного мной беспорядка, сел за стол и взял в руки мобильник. Пошарил в памяти, нашел номер телефона, который передала мне Ольга со слов Натальи Ивановны.
— Сейчас мы все поставим на свои места, — сказал я воображению.
Набрал номер и проложил трубку к уху. В трубке понеслись длинные гудки, и звучали они так долго, что я уже отчаялся и хотел отключить аппарат. Но тут на линии что-то щелкнуло, гудки прекратились, и мне ответил жизнерадостный молодой голос:
— Слушаю!
— Добрый день, — начал я. Этот женский голос был мне незнаком. Насколько я помню, у Натальи Ивановны он значительно ниже. Может, к ней приехала дочь?
— Ну, не такой он и добрый, — резонно заметила девушка на другом конце провода.
— Тогда здравствуйте, — поправился я. Настроение, загнанное в угол недавним происшествием, начало медленно выправляться. До чего же хорошая вещь — молодость!
— Здрасти, — ответила девушка так же приветливо и жизнерадостно.
— Это санаторий «Солнечный берег»? — спросил я на всякий случай.
— Точно так!
— Номер двести пятнадцать?
— Опять угадали.
У меня с души свалился огромный тяжелый валун. Слава богу, мистика закончилась! Все правильно, все ясно, все понятно.
— В таком случае, попросите, пожалуйста, Наталью Ивановну, — сказал я.
Девушка внезапно замолчала, и в ее молчании мне почудилось нехорошее отчуждение.
— Какую Наталью Ивановну? — спросила она холодно.
— Которая живет в этом номере, — ответил я довольно глупо. И спросил:
— Вы ее дочь?
Минуту девушка молчала, потом сказала злым голосом, в котором не осталось ни тени прежней жизнерадостности: