– La Femme Chatte? – предположила Беатриче. – Нет, это все та же Женщина-кошка, только по-французски. А может, La Femme Panthère?[51] Пума ведь похожа на пантеру, правда?

– Годится! – сказала Кэтрин. – Пума, пантера, не все ли равно. Хотите, буду женщиной-пантерой.

Тридцать процентов – это было больше, чем она надеялась. Если у Беатриче будут хорошие сборы в Вене, а так оно наверняка и будет, этих денег им с лихвой хватит, чтобы добраться до Будапешта, с Лоренцо или без него. Что известно о них Обществу алхимиков? Точно сказать она не могла. Но все же, путешествуя в качестве цирковых артисток, а не сами по себе, они скорее избегнут нежелательного внимания. И, что еще важнее, они будут среди друзей. А самое главное – не придется полагаться на Холмса.

Мэри: – Почему ты так категорически не хотела брать деньги у мистера Холмса?

Кэтрин: – Вот ты взяла, и что из этого вышло? Ты уже все распланировала, а потом отказалась от всех своих планов, потому что он так захотел – потому что он решил, что так будет лучше. И ты даже не спорила. Может, тебе и нравится, когда тобой вот так распоряжаются, а мне нет. С меня этого хватило на острове Моро.

Мэри: – Иногда ты настоящая пума!

Кэтрин: – Спасибо.

– Мы уезжаем в пятницу, – сказал Лоренцо. – Рано утром, имейте в виду! Вы должны быть на Чаринг-Кросском вокзале в восемь тридцать, не проспите! И я был бы весьма признателен, если бы сеньора Раппаччини позаботилась о костюмах, подходящих для ее представления. Можно, конечно, взять что-нибудь на время у мадам Зоры, но, думаю, ее одежда не совсем подойдет вам по размеру!

– Мы придем на вокзал. – Значит, остается два дня на сборы и подготовку. Ну что ж, Мэри уложилась в этот срок, значит, и они уложатся. – И еще одно. Удивительный Мартин еще здесь?

– Конечно, – сказал Лоренцо. – Он у себя в комнате, прилег пока. Ты же знаешь, у него emicrania, мигрень.

– Да, знаю. Можно мне с ним поговорить?

– Если хозяйка пансиона не станет возражать. Она добродетельна до тоски.

– Я тебя провожу, – сказал Атлас.

– Лучшего сопровождающего и желать нельзя.

Он покраснел. Забавно – вогнать в краску такого великана.

Жюстина: – Кэтрин, ты иногда бываешь не очень-то добра к людям!

Кэтрин: – Только иногда?

– Ну хорошо, идем, – сказал Атлас. – Он на втором этаже.

– Ничего, если я тебя брошу? – спросила она Беатриче.

– К сожалению, это я представляю опасность для других, а не наоборот, – сказала Беатриче и вся поникла, словно меланхоличный цветок.

Кэтрин: – Ну правда, сколько можно хандрить из-за этого. Быть опасной совсем неплохо.

Беатриче: – Ты прерываешь свою историю только для того, чтобы мне это сказать?

Кэтрин: – Да, потому что тебе приходится об этом напоминать. Постоянно.

Кэтрин поднялась вслед за силачом на второй этаж. Она чувствовала по запаху, что где-то внизу готовят обед. Видимо, большей частью из капусты. И почему это англичане так обожают капусту? Хорошо хоть, миссис Пул редко ее готовит. Это просто оскорбление для чуткого носа пумы.

– Мы все волнуемся за Мартина, – сказал Атлас. Ступеньки поскрипывали под его тяжелыми шагами, и даже коридор был для него как будто узковат. – Похоже, головные боли донимают его все сильнее.

– Жаль, если так, – сказала Кэтрин. Ей-богу, того, кто выбирал эти обои, следовало бы отправить в тюрьму на долгий срок. Они были просто преступно уродливыми, это было видно даже в тусклом свете, пробивающемся сквозь маленькие грязные окошки. Бедный Мартин, каково-то ему среди такого убожества. Он всегда был очень чувствителен к окружающей обстановке, – как он сам говорил, это часто свойственно людям его профессии.

Они подошли ко второй двери, и Атлас негромко постучал.

– Мартин, – сказал он, – к тебе пришли.

– Входите, – послышался голос Удивительного гипнотизера.

Атлас открыл дверь. В комнате было темно, шторы задернуты. В самом темном углу, на узкой кровати, лежал Удивительный Мартин, гипнотизер из «Волшебного цирка чудес» Лоренцо. Глаза у него были закрыты, лицо белое, как простыня.

– Мартин, – сказала Кэтрин, подходя к кровати, – Лоренцо говорит, у тебя стала еще сильнее болеть голова. Мне очень жаль.

Он открыл глаза и слабо улыбнулся.

– Кэт. Как я рад тебя видеть.

Мартин выглядел в точности так, как и должен выглядеть настоящий гипнотизер: узкое, длинное, одухотворенное лицо, глубоко посаженные глаза, длинные черные волосы, в беспорядке разметавшиеся по подушке. Подойдя ближе, Кэтрин заметила, что у корней они совсем седые. Что же он, выходит, красит их? Ее всегда занимал этот вопрос.

Ну что ж, он ведь, как-никак, артист – она видела, как он припудривает кожу мелом, чтобы она была бледнее и светилась в огнях рампы. Но боль на его лице была, несомненно, настоящей.

– Мартин, у меня к тебе вопрос, на который ты, возможно, не захочешь отвечать.

Он протянул к ней худую бледную руку с длинными пальцами пианиста. Она взяла ее в свою и села на краешек кровати.

– Для тебя – все, что хочешь, девочка-кошка. – Он улыбнулся, отчего его лицо стало еще более изможденным.

– Гипноз существует на самом деле? То, что ты делаешь – это просто обман, вроде фокусов? Или в этом правда что-то есть?

Мартин снова закрыл глаза, и Кэтрин на миг испугалась, не обидела ли она его. Но вот он открыл глаза и взглянул на нее в упор, со всей открытостью и искренностью, на какую только способен цирковой артист, умеющий отвлекать внимание публики от того, что происходит перед ее глазами.

– Отчасти это просто трюки, признаю. Но гипнотические волны? Они вполне реальны. Не всякому дано их чувствовать и управлять ими – некоторые из тех, кто называет себя гипнотизерами, просто жулики и обманщики. Даже великий доктор Месмер, возможно, и не обладал значительными гипнотическими способностями, хоть и сумел убедить себя в обратном. Но я с детства чувствовал их – это было так, словно мы все живем на дне океана, а никто, кроме меня, не замечает, что вокруг вода.

Он заворочался в постели, словно хотел переменить неудобное положение, и Кэтрин сказала:

– Дай-ка я.

Она уложила поудобнее тощую подушку, стараясь не очень тревожить его, расправила сбившееся одеяло. Боже правый, да она становится второй Мэри! Такая судьба хуже… ну, не смерти, но многих других бедствий наверняка.

Мэри: – Ну спасибо! Ничего такого ужасного в моей судьбе нет.