Он пожимает плечами и осторожно берет мою нижнюю губу большим и указательным пальцами.

– Ну и ладно. – Он наклоняется и целует меня в губы, потом отстраняется. – Но вообще да. Мне придется завтра очень рано уйти в офис.

Завтра понедельник, начинается новая рабочая неделя.

– Зачем ты это делаешь? – Может быть, и не стоит его об этом спрашивать. Все наши разговоры о его работе – это его извинения за то, что он проводит там слишком много времени, и мои слова, что я все понимаю. Но на самом деле я абсолютно НЕ понимаю, а в этот момент я вдруг задумываюсь, что никогда по-настоящему не спрашивала его о работе. Я знаю только, что у него дракониха-начальница и что эта его работа позволит ему занять лучшие позиции в будущем. А чем он там занимается – понятия не имею.

– Потому что я не смогу найти другую хорошую работу, если уйду с этой слишком быстро. Понимаешь, это очень престижно. И мне нужно завершить этот процесс.

Когда он приоткрывает завесу тайны над этим делом, в общих чертах описывает мне спор об интеллектуальной собственности и тактикой торговли двух крупных корпораций, я смотрю на него с удивлением.

Я ведь слышала об этом процессе. Знаю названия этих корпораций, постоянно конкурирующих между собой. Это очень большой процесс – о нем говорят в новостях и газетах. Не удивительно, что он вынужден часами работать над ним.

– Ничего себе, – говорю я. – Я и не догадывалась. Как же тебе удалось вырваться в Лас-Вегас?

Он проводит рукой по волосам и пожимает плечами.

– Было три недели, когда я не был нужен, они собирали показания, и я наконец смог получить передышку. В Европе гораздо чаще получается устроить себе длинные каникулы, чем в Штатах.

Я сажаю его на диван, рядом с собой, и он покорно садится, но вся его поза говорит о том, что он присел только на минутку. Сейчас он встанет и вернется к своему ноуту, вместо того чтобы отправиться со мной в постель.

Я провожу рукой по его рубашке и вспоминаю, как он одевался утром, и тут же чувствую, как сжимается у меня желудок от чувства вины.

– А ты надеваешь костюм и галстук, когда идешь в суд? – спрашиваю я.

Смеясь, он утыкается мне лицом в шею:

– Я не хожу в суд. Но вообще нет, в суде носят традиционные мантии. А я же просто что-то типа младшего ассистента. Корпоративное право во Франции довольно сильно отличается от американского, и оба отличаются от уголовного права. Здесь у нас большая часть работы проходит незаметно, за столом, с бумажками.

– Если здесь не так, как в Америке, а у тебя есть лицензия для работы в Америке… тогда почему ты вернулся сюда после учебы?

Он хмыкает, качает головой и легко касается губами моего подбородка. И первый раз не отвечает на мой вопрос. И я не могу определить, разочаровывает это меня или очаровывает еще сильнее.

– Я надеюсь, ты скоро закончишь, – говорю я, проводя рукой по его лицу, и, не в силах устоять, касаюсь большим пальцем его нижней губы, как обычно делает он. – Надеюсь, так будет не всегда. Мне нравится, когда ты рядом со мной.

Он закрывает глаза и медленно вздыхает, улыбаясь:

– Ты говоришь прямо как настоящая жена.

Я ПОЧТИ ВЗДЫХАЮ С ОБЛЕГЧЕНИЕМ, когда Ансель в понедельник утром уходит на работу, так я спешу в тот крохотный магазинчик в переулке, затаив дыхание в надежде, что он уже открыт. Я думаю, что ролевая игра понравится Анселю, по крайней мере, я надеюсь, что он будет доволен так же, как и я. Так мы узнаем друг друга ближе, учимся распознавать, когда другой притворяется, а когда нет.

И сегодня я хочу заставить его говорить.

Магазинчик открыт, и продавщица та же самая, она встречает меня теплой улыбкой и знакомым ароматом ирисов. Взяв меня за руку, она ведет меня внутрь, к белью и игрушкам.

– Кто вы сегодня? – спрашивает она.

Мне требуется несколько секунд, чтобы подобрать слова, да и подобрав их, я на самом деле не отвечаю на ее вопрос:

– Мне нужно найти способ его спасти.

Она изучает меня некоторое время, а потом выбирает сексуальную солдатскую форму, но это не то, что я имею в виду. И я не отрываю глаз от белья такого красного цвета, что, кажется, обжигает мне руки.

Ее смех грудной и громкий.

– О да, сегодня в этом ты его спасешь. В этот раз, когда он войдет, твой подбородок будет высоко поднят, а в глазах будет плескаться чертовщинка, я уверена.

Подойдя к витрине, она берет оттуда один аксессуар и протягивает мне. И когда я рассматриваю то, что она мне дала, оно как будто начинает вибрировать у меня в руках. Я бы никогда не сообразила взять это сама, но это великолепно.

– Повеселитесь, chérie.

* * *

Я СТОЛЬКО РАЗ делала макияж для сцены, что могу сделать его с закрытыми глазами: мне не стоит труда сделать смоуки-айз, чтобы глаза казались темнее и глубже, а губы сделать еще более полными и ярко-красными. Румян я тоже положила достаточно, ровно столько, чтобы подчеркнуть скулы.

Отступив немножко от зеркала на двери спальни, я оцениваю свое отражение. Волосы, черные и блестящие, спадают прямыми прядями мне на лицо. Ми ореховые глаза сейчас кажутся скорее желтыми, их зелени почти не видно. А вот челку надо бы уже подрезать, она уже достает до ресниц, когда я моргаю. Но женщине, которая смотрит на меня из зеркала, нравится тень, которую она отбрасывает на лицо. Эта женщина знает, как надо смотреть из-под этих ресниц и флиртовать, она знает, как соблазнительно выглядят маленькие красные рожки, которые крепятся к тоненькому черному ободку, надетому на ее голову.

Пеньюар сделан из кружевной ткани и прозрачного, легкого тюля. Этот тюль создает иллюзию одежды, но даже в неярком свете свечей, которые я расставила по всей квартире, мои соски просвечивают сквозь ткань и видны вполне отчетливо. Единственное, что на мне надето еще, – это маленькие красные стринги.

В этот раз я не нервничаю, когда слышу, как в холле открываются двери лифта и как Ансель идет тяжелыми шагами к входной двери.

Он входит, бросает ключи в миску и кладет шлем под стол, а потом поворачивается и видит меня, сидящую на одном из стульев из столовой в десяти футах от двери.

– Господи, Сериз. – Он медленно спускает свою рабочую сумку с плеча и аккуратно ставит ее на пол. В уголке его губ зарождается хитрая улыбка, которая становится шире, когда он замечает рожки. – У меня неприятности?

Я качаю головой, от его акцента меня бросает в сладкую дрожь, теперь «неприятности» – это мое новое любимое слово. Поднявшись, я подхожу к нему и встаю, чтобы он мог оценить весь мой образ.

– Нет, – отвечаю я. – Но я слышала, ты попал в ситуацию, которую хотел бы изменить.

Он застывает, брови его медленно поднимаются.