И я хочу его. Хочу, чтобы его большой член проник в меня, наполнил мое тело, потому что это единственное ощущение, которого оно сейчас жаждет. Я хочу слушать его голос, страстный и задыхающийся, у своего уха, путающий английские и французские слова, и, наконец, его хриплые, невнятные, тонущие в стонах выкрики во время оргазма.

Но хорошо это или плохо, а я сейчас играю роль, и никогда прислужница сатаны не позволит мужчине сорвать ее планы, неважно, насколько теплая у него кожа и насколько восхитительно он звучит, когда произносит:

– Я чувствую, как ты хочешь меня, даже через шелк твоих трусиков.

Поднявшись с его колен, я стягиваю трусики и бросаю их ему на колени. Он прижимает их к лицу и смотрит прищуренными глазами, как я сажусь на кофейный столик. Я вижу, как он обхватывает рукой свой член и медленно открывает. Это так развратно, но меня поражает, что это совсем не выглядит неловко или отталкивающе. Я никогда в жизни не видела ничего более сексуального, чем то, как Ансель трогает сам себя. Я представляю себе, что он один и думает сейчас обо мне. И что я одна думаю о нем. Мои пальцы скользят по коже, и он двигает рукой быстрее и сильнее, его дыхание учащается, он тихонечко постанывает.

– Покажи мне, – шепчет он. – Покажи, как ты трахаешь себя, когда я на работе думаю о тебе?

Я ложусь на спину, поворачиваю голову так, чтобы видеть его, и обе мои руки идут в дело. Он хочет увидеть меня такой, какая я есть. И это на самом деле очень естественно, после всех этих костюмов, игр, притворства. Мы позволяем друг другу делать то, что хотим. Я засовываю два пальца одной руки внутрь, а другая рука описывает круги вокруг… пульс ускоряется, а Ансель стонет и хрипло говорит, что хочет видеть, как я кончаю.

Конечно, мои пальцы – всего лишь слабая замена его пальцев и еще более слабая – его члена, но все же под его взглядом и от того, как двигается его рука, я чувствую, как кровь приливает к моим половым губам, как набухает и наливается тяжестью плоть у меня между ног, и в конце концов выгибаюсь на столе и кончаю с резким криком. Со стоном облегчения он кончает вслед за мной. Я приподнимаюсь на локте и смотрю, как он изливается себе на руку и на живот.

Словно в тумане, Ансель поднимается на ноги и опускает меня на пол, ложится сверху, член его еще достаточно твердый для того, чтобы войти в меня с резким толчком. Он поднимается выше, заслоняя мне даже слабый свет нескольких оставшихся свечей, и тянет вниз веревочку моего пеньюара, высвобождая одну из моих грудей.

– Ты только что кончила? – шепчет он.

Я киваю. Мой пульс только-только восстановился, но ощущение, как он твердеет внутри меня, снова вызывает у меня головокружение. Я чувствую влагу его оргазма на его животе, на руке, которой он поглаживает мое бедро. Но он твердеет, и это рождает во мне головокружительное ощущение собственной власти.

– Если бы сегодня вечером я был сатаной… – начинает он и останавливается, его дыхание щекочет мое ухо.

Воздух между нами, кажется, совершенно неподвижен.

– Что, Ансель?

Его губы касаются моего уха, шеи, нежно посасывают мою кожу, а потом он спрашивает:

– А ты когда-нибудь была неверна?

– Нет, – шепчу я, поглаживая руками его спину. – Но я однажды застрелила одного мужчину в «Рено», чтобы просто посмотреть, как он умирает.

Он смеется, и я чувствую, как моя вагина сжимается вокруг него, когда его эрекция слегка ослабевает.

Я слегка отстраняюсь, чтобы посмотреть на него.

– Мысль о том, что ты женат на убийце, тебе нравится? С тобой что-то не так.

– Мне нравится, что ты меня смешишь, – признает он. – А еще мне нравится твое тело и то, что ты делала сегодня.

Он обхватывает ладонью мою вторую грудь прямо через пеньюар, водя большим пальцем вокруг соска. Он достаточно сильный для того, чтобы сломать меня пополам, но при этом ласкает мою кожу так, словно это самая хрупкая и ценная вещь на земле.

Мне казалось, что только я замечаю некоторые изменения, которые происходят с моими бедрами, с грудью – они округлились, потяжелели. Но, оказывается, не только я. Ансель задерживается на моей груди, играет с ней, ласкает ее. Французская кухня идет на пользу моему телу, хотя, пожалуй, я позволяю себе чуть больше, чем следовало бы. Но не важно, мне нравятся мои изгибы. Вот только теперь нужно разгадать секрет французских женщин, как они умудряются ни в чем себе не отказывать и при этом выглядеть так, словно питаются святым духом.

– Ты хорошо заботишься о своем теле, – мычит он мне в грудь, проводя языком по моей ключице. – Ты знаешь, что твоему мужу нравится, когда у тебя много плоти. Мне нравятся твои полные бедра. Мне нравится, что я могу чувствовать твою задницу в руках, чувствовать, как твои груди бьют меня по лицу, когда ты трахаешь меня.

Как он это делает? Волосы упали ему на один глаз, и он выглядит почти мальчишкой, но от его слов кожа у меня начинает гореть. Его дыхание, его пальцы – все это ласкает мои набухающие груди, мои соски.

Он начинает медленно вращать бедрами, губами касаясь моих шеи и уха. Мое тело отвечает, возбуждаясь и дрожа в предвкушении наслаждения, от которого, я знаю, я взорвусь и разлечусь на мелкие кусочки. Как будто я сделана из тысячи крошечных трепещущих крылышек.

– Сегодня, Сериз… спасибо, что решила меня спасти, – он выделяет последнее слово.

Мой мозг автоматически отмечает это, но затем адреналин затапливает меня, заставляя мои пальцы гореть, а пульс зашкаливать.

Приезжай во Францию на лето.

Он понимал, что в его жизни нет места для этого, но это не имело никакого значения. Он пытался спасти меня первым.

ГДЕ-ТО НА КРАЮ ПОДСОЗНАНИЯ я замечаю, как Ансель наклоняется надо мной и укрывает теплым одеялом. Я просыпаюсь от его пристального взгляда.

Потягиваясь, я хмурюсь при виде его тщательно отглаженной, белой, с мелким геометрическим фиолетовым рисунком офисной рубашки.

– Ты уходишь на работу? – спрашиваю я хрипловатым со сна голосом. – Подожди, – добавляю я, когда сознание полностью возвращается ко мне. – Сегодня же вторник. Конечно, ты идешь на работу.

Он целует меня в нос, пробегает теплой ладонью по плечу, потом по груди, к талии.

– Мне осталось всего пара недель такого безумия, – говорит он.

– Мне тоже, – смеюсь я. А потом моя улыбка пропадает без следа, и я надуваюсь: – Ну вот. Зачем я это сказала? Теперь я хочу заесть свое горе гигантским шоколадным круассаном.

– Круассан, – повторяет он, целуя меня, а потом шепчет: – На этот раз лучше, Сериз. Но мы называем это pain au chocolat.

Он касается моей губы указательным пальцем. Я улыбаюсь и кусаю его. Не хочу, чтобы он грустил из-за моего неминуемого отъезда. Мы оба гораздо счастливее, когда притворяемся, что этого не будет.