все толки да сплетни, суды да пересуды стекаются. Ворон наблюдает за человеком. Любит примечать поведение. Мы для них что развлечение.

Паша перестал грести:

— Как реалити-шоу, театр или кино?

— Не отвлекайся. Чуток до берега осталось.

Потрясённый Степанцев продолжил работать вёслами, а помор пояснил.

— И еда, и потеха. Приноровились они подъедать остатки пищи людей, угадывать наше настроение и намеренье. Таков их быт. А поскольку через границу миров путешествуют, новостями обмениваются и живут долго, то во́роны способны предвидеть.

— Так, когда говорят, что «ворон накаркал» — это плохо вроде?

— Около того. Вестник с плохими новостями он. Неравнодушен, коли что дурное в грядущем усмотрел. Предупреждает об опасности или о горе неминуемом сказывает. Потому в народе о нём дурная слава и сложилось.

— Мог бы и о предстоящем счастье делиться, раз такой умный.

— А для чего? Предупреждать о радости, тока сюрпризец крятать, то бишь портить.

Они причалили. Вытянули лодку на песок.

— Теперь тихомолком. Не шабаркать, то бишь ноги подымай, чтоб даже лёгкого шороха не было. Не маламожиться, стало быть, без капризов чтоб. Твоё дело малкое — не отставать. Я же лес слушать буду. Где учую грай, да карканье, туда нам и дорога ляжет.

Паша посмотрел вперёд. Их ожидало непроглядное царство кромешного мрака. Свирепый ветер кутил здесь тише, чем на реке: скрип вековых деревьев наполнял округу надоедливым монотонным стоном, прибрежная молодая поросль, неохотно прощаясь с последними сухими листками, согнулась почти до земли. В это время суток лес выглядел дремучей чащей и каждого стращал неминуемой погибелью. Однако на душе Степанцева был штиль. Тревога и беспокойство как если бы растворились, приравнялись к обыденности, но стали не рутинной безучастностью, а перетекли в собранность воина, который всегда начеку. Нежданный поток детских воспоминаний воскресил истории из семейного архива. Степанцев, стараясь не шуметь, украдкой ступал за помором, но мыслями он был очень далеко.

Его предков не страшила темнота дикой природы. Сама природа воспитала их. Казаки пластуны. Эти неусыпные, предприимчивые стрелки-разведчики овеяны легендами. Их слава вышла за пределы родины. Неспроста в рабочем кабинете Александра II стояла статуэтка пластуна Черноморского войска. Вот так же по ночам они форсировали реку Кубань, чтобы сменить собратьев на посту. Находили способ избежать хитроумной ловушки. Черкесы рыли ямы, укрывали их ветками и листвой. Копали глубокие капканы даже в реке, ставя в них сильные пружины, которые с лёгкостью перебивали ноги. Нападали горцы средними отрядами по тридцать — пятьдесят человек. Меньшим составом им легче было перейти границу, но кордонные пикеты по три — десять казаков, объединившись легко с ними справлялись. Сборы же более большой группы скрытно не провести: казачья разведка о готовящемся разбойном походе прознавала. Пластунскому отряду не выжить, если не заметит приближение многочисленного противника, профессионалов многовековой набеговой системы. Про доброконных наездников, львов налётов — хеджретов говорили, что они «свинцом засевают, подковой косят, шашкой жнут», для таких людей жизнь грошик, а голова это наживное дело. Но были и психадце, «пешие хищники». Те, кто, уподобляясь шакалу, просачивались сквозь дыры в плотине, достигали добычу рядом тайных засад. Непростое было время. Желая избавить южные земли от бесконечных набегов горцев, прекратить грабежи и расширить Российскую империю, той территорией, на которую имели интересы турки, Александр I начал военную кампанию. Кавказская война длилась полвека. Три императора вели её. Россия выиграла, но приобрела беспокойный регион. Что это значило для Черноморских казаков? Постоянное бдение даже тогда, когда отгремели последние бои. Пластуны жили на переднем крае. Пластунство — это не только про военные навыки, это охотничий, егерский образ существования. Сызмала воспитывался пластун, внимал золотое правило разведки — «Тихо пришёл, тихо посмотрел, тихо ушёл», иначе все старания насмарку. Ну а коли уж выдал себя, то должен избежать боя или принять его. С десяти лет мальчик начинал постигать тонкости искусства, учеником «михоношей» сопровождая отца. Умел пластун заглушать шум в трескучем тростнике, читал следы зверей, фырчал как барсук, мог лаять лисицей или кричать сычем, прицельно стрелял, различал проход противника и разгадывал направленный удар. Знал, как слиться с природой словно призрак, как путать след, будто старый заяц, как отвести улику от своих переходов. Умело ставил приметы для своих и даже переписку вёл условными знаками. Научен был применять боевую сноровку. А коли надо изобретал вооружение: будь то якорь с ремнями, чтоб из ям выбираться или «кошки» — железные пластинки с острыми шипами, чтоб карабкаться без скольжения на горной тропе. Какие только оккультные познания им не приписывали. Но сила их таилась в полученных от старших практических, а не ведовских знаниях и приумножалась на собственном опыте суровых будней. Вся жизнь пластуна заключалась в длительно автономном выживании в дебрях природы и в проведении разведывательно-диверсионных операций. В пластуны шёл тот, кто не мог себе позволить коня, а голь на выдумку весьма хитра.

Сердце ёкнуло, Паша ощутил, что они не одни. Как незаметно подать сигнал помору, чтобы не спугнуть наблюдателя? Ответ родился сам собой. Степанцев небрежно срывал шишки, подбрасывал их и как бы невзначай несколько раз попал в Михаила. Помор не сбавляя темп, и не оборачиваясь, прошептал:

— Что тебе?

— Тут кто-то есть.

— Приметил уж. Выше двинем.

Михаил по косой свернул влево. Паша обнаружил, что поднимается по склону. Приходилось хвататься за колючие кусты, чтобы продолжать взбираться по мягкому ковру из листьев и иголок. Оказавшись на открытом холмике, Степанцев больше догадался, чем увидел, что они выбрались из оврага. Изнутри пробирала мелкая дрожь, но сознание было ясным, диктовало подсказки: «Слово управляет. Нужное слово. Какие здесь нужные слова? Животные чувствуют человеческий страх. Поворачиваться спиной нельзя. Минимум контакта. От зверя не уйти. Надо готовиться атаковать. Оружие… Надо изготовить оружие». Отломав сук, Паша зачистил его от мелких веточек и бесстрастным тоном спросил:

— Мы потревожили логово зверя? Волка?

— Волки без особого повода на людей не бросаются. Коли встретят человека, переждут в укрытии али убегут, да и стаей охотятся, а этот за нами идёт … Не звериная привычка.

— Я почему-то уверен, что это именно зверь…, — Паша осёкся, — волоколак?

— Накликали на свою голову. Упомяни беду, вот и она… Разнуздались в последнее время слуги тёмных сил, ох разнуздались…

Не успел помор договорить, как раздалось протяжное рычание. Колдун-оборотень в обличии зверя притаился совсем рядом. Паша затаил дыхание. Чернота вокруг. Закрой глаза и картина будет та же. Но у Степанцева словно включилось внешнее зрение, а в недрах сознания сложился алгоритм, как уцелеть в неотвратимой схватке. Он в мгновение ока передал макинтош Михаилу: соблазн воспользоваться