же как-то по-другому запрыгнул. Он не видел, когда меня сюда посадили, иначе бы уже прикончил. Он принял меня за свёрток или ещё не разглядел. Двое в кабине в смертельной опасности!».

Паша враз отложил перемещение на Вологодчину. Он представил себя в кунге с развязанными руками. Нежданно посетивший замысел завершился успешно. Макинтош переместил Степанцева. Он оказался там же где и был, без сковывающих пут, но к общему недомоганию прибавилась пульсирующая головная боль. Паша зажмурился и поморщился. Иного выхода нет. Пусть состояние не из лучших, но он не имеет права отлеживаться. Он приподнял веки, расправил плечи и дал себе установку: «Да, внезапность — это лучшее преимущество. Но, невидимый противник может выстрелить или кинуться с ножом. Нападение должно быть мягким, ни каких резких движений».

То, что происходило дальше, больше было похоже на цирк, чем на задержание врага. Как балаганный фокусник Паша медленно поднялся, держа перед собой макинтош. Тьма была его союзником. А вот колебания фургона нет. Они заставляли Степанцева плавно приплясывать, как если бы он был крадущимся к добыче индейцем, который исполняет ритуальный танец охотника. Паша осторожно выглянул из-за макинтоша. С одного взгляда всё стало понятно. Ошибки быть не могло. В фургон забрался вор. Низкорослый щуплый мужичок в гражданской запачканной одежде пролез в кучу вещей, включил на лбу шахтёрский фонарик и с акульей улыбкой потрошил всё подряд в поисках наживы и самое ценное пихал в рюкзак. На поясе незнакомца оттопырилась рукоятка пистолета. Действовать нужно было крайне осмотрительно. Степанцев сделал шаг, ещё, ещё. Вот-вот он накроет и обездвижит наглеца. Но тут колесо грузовика попало в ямку. От неожиданного броска Паша повалился назад и заработал себе вторую шишку. В глазах зарябило от иллюзии рассыпавшихся искр. Его накрыло макинтошем. Внезапное нападение с треском провалилось. Ситуация стала хуже. Удар словно вышиб дух, изъял способность двигаться. Паша попытался сгруппироваться, но встать самостоятельно никак не получилось. Ноги напрочь застряли между тяжёлыми ящиками. Степанцев точно прирос к дощатому настилу, ушибленная спина чудовищно ныла. Грабитель же времени не терял. Пару раз грохнувшись, он добрался до Паши. Падения злоумышленника дали Степанцеву форы. К тому же не разобравшись, что произошло, вор полез к ящикам и раздвинул их. Паша, собрав остатки сил, изловчился, пнул ботинками грабителю в челюсть и обмотал его макинтошем. Тот неистово задёргался и истошно завопил, будто его режут.

— А-а-а! Караул! Миня убивають! Погань, отцепись!

У Паши от головной боли ломило виски, затылок будто раскалывался на черепки, а тут ещё это. И он рявкнул:

— Заткнись!

— Ишь ты чорт не мытые копыта, заговорив! Да щоб тоби повилазило!

— Это тебе чтоб повылазило! Не ори, ворюга!

— Я не злодий! Я по дилу!

— Ты мне тут зубы не заговаривай!

ЗИЛ резко затормозил и остановился. Словесная перепалка тотчас закончилась. Увлекая за собой грабителя, Паша покатился кубарем и уткнулся лицом в сиденье. Верёвка оказалась прямо перед носом. Он арканом набросил её на противника. Тот кроя, на чём свет стоит, в исступлении закопошился под макинтошем. В этот момент здравая мысль посетила Пашу: «Сейчас двери откроются, и может стать ух как несладко. Нас двоих запросто расстреляют! Срочно тикать!». Он наотмашь ударил грабителя. Тот упорствует. Паша приложился кулаком сильнее. Грабитель взвыл и на малую толику сбавил сопротивление. Стараясь не порвать, Паша стянул макинтош и, затянув верёвку, полностью обездвижил вора. Он наскоро набросил макинтош, и усиленно массируя виски, сконцентрировался на вспоминании изображения первостепенного пункта назначения.

Глава 31

Порыв шквального ветра принёс отдалённый лай. Паша вздрогнул. Сознание нерасторопно возвращалось, тревожно сообщая о том, что тело замёрзло от пребывания на студёной земле. Помимо заливистой переклички собак, стали проявляться и другие звуки: ровный шум потока воды, редкие всплески, характерное шуршание сухих высокотравных зарослей. По обыкновению умиротворяющий фон природы не мог вытеснить из головы Степанцева гулкий рокот барабанного боя и с каждым новым аккордом окружающего мира насыщал и без того безумную какофонию.

— Где я? — прохрипел Паша, хмуро вглядываясь в звёздное небо, якобы оно могло дать ответ.

Он согрел ладонью оледеневший кончик носа и попытался привстать, но локти погрузились в рыхлый песок, сведя на нет слабую потугу. Паша с трудом перекатился на живот, приподнялся и снова рухнул ничком. Сплюнув мелкие песчинки, он заворчал:

— Так и околеть недолго. Интересно, как это Дима переносит? Хотя, может он три перемещения подряд ещё не делал… Вот это я впечатлился туманом на картине. Померещилось, что он похож на дым от обстрела из репортажа Кулаги. И привет, к нему меня и занесло. Ну, хоть сейчас вроде прямое попадание в ворота…

Заставляя себя продолжать делать заходы, чтобы подняться, Паша ощущал, как мал-помалу начинают отзываться издрогшие конечности. Разговор с самим собой как будто помогал.

— Я как измаянный бурлак. Отцепился от троса и рухнул. Как жук перевёрнутый, лапками болтаю. Ё-моё! Вставай, ты же не хлюпик, не мазила бездарный! Ты сильный парень! Ты из казачьего рода!

Рядом шлёпнулись крупные капли дождя. Паша устремил взор вверх и с удивлением обнаружил, что пока он барахтался как неуклюжий кулёма, ветер нагнал плотные тучи. Ещё мгновение и разверзнутся хляби небесные и выпустят из бездны затяжной ливень.

— Вот только этого мне не хватало! Ещё в реку смоет!

Он сделал рывок и, тщетно пытаясь ухватиться руками за воздух, с пробуксовкой поднялся. Первые шаги дались нелегко: ботинки утопали в песке, тело всё ещё не слушалось, земля мерно колебалась, словно он раскачивался на верёвочных качелях.

— Я могу! Я всё могу! — нашёптывал Паша, но тут разум помутнел и Степанцев упал в обморок.

Едкий полуаммиачный запах тухлятины засвербел в носу, Паша подскочил и грохнулся с лавки на пол.

— О, как на тебя компост славно действует! Аки вёрткому кузнечику уподобился. А то ни дождь, ни вода колодезная его не берёт, — с окающим шармом ласково прозвучал тихий стариковский голос.

Доведённый головной болью до изнеможения, Паша еле разлепил глаза. Потолочная керосиновая лампа с матово-белым куполом давала сносное освещение. Степанцев очутился в добротной уютной деревенской избе: сидел около растопленной белёной печи на полосатом половике, а на него внимательно смотрел белобородый мужчина в льняной дымчатой косоворотке с поварёшкой, на которой, заглушая лёгкий аромат от горящих поленьев, топорщилась вонючая солома.

«Дима был прав. Вылитый Дед Мороз» — отметил про себя Паша и спросил:

— Михаил?

— Он самый.

Помор кивнул на лавку с плащом. — Знатный макинтош. Где раздобыл?

— Дедушка вашего ученика Димы дал, чтобы я сюда быстро добрался, — сжимая