— Вы полагаете, Ваше Превосходительство, они двинутся в нашу сторону?

Остафьев, с моего соизволения присоединившийся к совету, выглядел встревоженным: Баку оказывался в таком случае одним из наиболее угрожаемых городов. Решт в не меньшей опасности; но это область ответственности Левашова, который явно не хотел со мною разговаривать и только сопел сердито.

— Вполне возможно. Гилянская, Ширванская и Мазандеранская провинции считаются самыми богатыми из всех персидских владений. Впрочем, не менее вероятен другой оборот: паши оставят главные силы в Гяндже и Тавризе, а к нам будут высылать партии для грабежа. При такой методе они спишут враждебные действия на своевольство отдельных предводителей и развяжут "малую войну" без объявления оной. Султан, сколько мне известно, не желает прямого столкновения с Россией. Вообще, политическая картина более чем причудлива. В нынешней войне четыре стороны, каждый сам за себя. Кто с кем приходит в сближение, с тем и бьется. Это ненормально. Рано или поздно сложатся коалиции, все придет к обыкновенному виду. Наш интерес вижу в том, чтобы заставить турок, персиян и афганцев воевать меж собою до полного истощения, самим же стараться хранить нейтралитет и, если получится, занять позицию арбитра. Разумеется, последнее неосуществимо без демонстрации превосходящей силы.

— А не боишься обратного, Александр Иваныч? — старик Шереметев не считал нужным скрывать сомнения в отношении моих слов. — Ежели все магометане соединятся против нас?

— Не соединятся, Василий Петрович. Магометане турецкого закона и персидского ненавидят друг друга еще сильнее, нежели христиан. Знаешь, какой приговор оттоманские духовные сочинили к минувшей летней кампании? Мне верный человек из Константинополя переслал.

— Что за приговор?

— О персидской войне. По их милостивому слову, все последователи секты Али, мерзкие еретики, подлежат истреблению; их жены и дети — обращению в рабство; имущество — грабежу. Султанское войско и так охулки на руку не кладет, а уж с небесной-то санкцией… Что из сего воспоследовало? Персы, которых прежде называли бабами и трусами, — даже не солдаты, а большей частью простые горожане, — исполнились воинского духа и при обороне Тавриза прежестокий отпор чинили туркам. Убили оных не то тридцать, не то сорок тысяч, — и сами полегли чуть не все. Это, кстати, о том, сколь неразумна бывает излишняя жестокость к неприятелю. Разоряя не всех подряд, а только явных врагов, и соблюдая правила умеренности и милосердия, мы можем побудить здешние народы добровольно отдаться в руки государыни.

— Ну, есть такие, что милостью не проймешь. Строгость вернее.

— Конечно, есть. Лезгинцев и прочих разбойников дозволение грабить манит больше. Но иной раз и с волка удается шерсти настричь. Вы лучше меня знаете, какую вражду питает Сурхай Культявый к Дауд-беку за то, что тот владеет Шемахой — простолюдин мимо природного хана! Подумайте, господа генералы, как использовать сию распрю для отвращения набегов на вверенные вашему попечению провинции. Нам нужна передышка до весны.

Последняя фраза много способствовала потеплению атмосферы. Убедившись, что новый начальник, навязанный на их шею, не собирается немедля гнать войска на штурм ледяных перевалов, превосходительства смирились со своей судьбой, лелея обманчивую мечту о покое. Не спеша рассеивать сладкий мираж, я продолжал строить перед ними планы косвенных действий:

— Михаил Афанасьевич, у нас охочей кавалерии из армян и грузинцев сколько наберется?

— Да сотен пять будет.

— Они как служат? На драгунском регламенте или по-казачьи?

— К казакам ближе. Регулярство им не по нраву.

— Есть служба, которая им точно будет по нраву. Караваны разбивать. Мне надо, чтоб из Трапезунта и Фасиса груженому верблюду пройти к Тавризу было так же трудно, как пролезть через игольное ушко. Как разбогатевшему приказному — войти в царствие небесное. Конечно, не под русским флагом. Грабить, разумею. Жалованье вперед заплачу, дам оружия, пороху, — и пусть притворяются дезертирами, сбивают шайки. Которые не чувствуют призвания к разбою — могут остаться. Только, ей-Богу, на турецких коммуникациях от них будет больше проку.

— Александр Иванович, еще карабагские армяне всей землей в подданство просятся, боясь пропасть от турок.

— Насчет подданства в Петербурге будут решать — вот не надобно ль им фузей? В корпусе чуть не половина оных выслужила сроки: все равно списывать, а карабагцам сгодятся. Отдадим незадорого. Якобы без моего позволения и за взятку. Открыто и бесплатно нельзя, Ибрагим-паша Неплюеву протестацию заявит.

— В чьих руках те фузеи окажутся, и не обернутся ли против нас самих? Народ, знаешь ли, торговый…

— Ничуть не страшно. Горцы оружие умеют делать, включая винтовки. У турок тоже в мастерах недостатка нет. Что ж нам бояться своих союзников вооружить? Подложим султану ежа в штаны, пускай попляшет! Да и денежки, хотя небольшие, лишними не будут. Чтобы весною сплавить по Волге хлеб, его закупать в Казанской губернии уже сейчас надо. А дело о завышении фрахтовой платы я все-таки поручу распутать: хорошая узда может выйти на тех, кого стоит запрячь.

Остаток дня прошел в обсуждении квартирмейстерских и комиссариатских дел. Опережая время, скажу: адмиралтейским акулам хвосты прищемить не удалось. Что ни говорите, а умение хоронить концы в финансовых аферах стоит у нас очень высоко. Может, это единственное искусство, в коем мы ничуть не уступим Европе — а сказать правду, так и превзойдем.

Надежды на спокойную зиму не дожили даже до Рождества. В начале декабря турки заняли Ардевиль, всего лишь в пятидесяти верстах от Каспийского моря. Потом их отряды, в нарушение согласованных Румянцевым кондиций, появились на самом берегу, в Астаре. И черт бы с ней, с этой деревней (в коей и было-то всего лишь пятьдесят дворов), но такой маневр делил надвое персидские владения России и прерывал сухопутную связь с Гилянской провинцией. Все дипломатические попытки разбились о неколебимое османское упрямство: мол, пришли мы по зову местного хана для защиты единоверцев, и без указа не отступим. Кстати, инструкции из Петербурга категорически повелевали избегать прямых столкновений с турецкой армией. По некоторым сведениям, Абдулла-паша имел точно такой же приказ относительно армии русской. Стало быть — кто первый занял селение, тот и будет владеть, пока монархи меж собой не сторгуются.

Правда, запрещение воинских действий не распространялось на союзников и вассалов враждебной стороны. Подобно сему, гражданский закон не позволяет жителям поднимать руку друг на друга, — но если прохожего, скажем, порвут чужие псы, что взять с тварей неразумных? Ответно, подвергшийся нападению вправе невозбранно переломать хребты зарвавшимся шавкам. Лезгинцы Дауд-бека шныряли большими шайками прямо под стенами Баку: брали фураж и провиант, облагали податями села, черпали нефть в дальних колодцах. На протестации Неплюева хитрый визирь лишь разводил руками, ухмыляясь в бороду. Да, дескать, Шемаха в султанском подданстве, — но унимать своевольников наместнику пророка недосуг. Давайте уж сами как-нибудь, коли они вас обижают.