Образ своей знакомой рядом с этими мужчинами вызывал у Лампьё чувство жгучего стыда, разрывал ему душу. И он хотел этого стыда, хотел этого страдания, так как видел в них искупление. Ценой их он думал заплатить за право — когда разыщет Леонтину — уехать вместе с нею и начать новую жизнь… Он должен был познать отвращение, позор, стыд… Его трусость сделала это неизбежным, и он мало-помалу привык к этой мысли как к непостижимой необходимости жизни или смерти, от которой нельзя уйти.

Погружаясь все более в это состояние упадка и начиная даже находить в нем мрачное удовлетворение, Лампьё провел всю ночь в погребках рынка. Он жестоко напился. Надежда встретить Леонтину, после того как он перенесет ради нее самые тяжкие испытания, вдохновляла его и, овладевая его разумом, постепенно переходила в уверенность. Итак, Лампьё был убежден, что снова увидит Леонтину. И эта мысль, которой он был обязан опьянению, поддерживала его.

Но какие еще ему придется перенести испытания, прежде чем он встретит эту девушку и уговорит ее бежать с ним? Этого он не знал. Это было дело его совести и какого-то отдаленного правосудия, которое случай мог смягчить или оставить непреклонным. Лампьё отдавал себя в его руки. Он заранее готов был принять свою долю страдания — и рассчитывал, что его покорность ему зачтется.

Таким образом, Леонтина сделалась для Лампьё символом его искупления и освобождения, и он старался тем крепче связать себя с ней, что хотел покинуть свой квартал и сбить полицию со следа. Больше он ничего не желал… И больше, чем когда-либо, надежда, что Леонтина сможет помочь ему в осуществлении его плана, ободряла его и укрепляла в мысли о возможности удачи.

Однако становилось поздно. Приближалось утро, и отсутствие Леонтины, которую ему все еще не удалось разыскать, мешало Лампьё на чем-нибудь остановиться.

Он с трудом пробирался по улице, задевая локтями разносчиков. На него натыкались, его толкали. Он не сердился… Отстранялся, всем уступал дорогу, потом задумчиво брел дальше, избегая сливаться с молчаливой толпой, толкущейся около высоких возов с товаром.

Продвигаясь таким образом вперед, Лампьё часто переходил с одной стороны улицы на другую, и так как был пьян, то временами описывал невероятные зигзаги, привлекая этим к себе внимание. Но это не мешало ему вернуться мыслью к Леонтине и сказать себе, что так или иначе, но он ее разыщет. К прежней потребности увидеть ее примешивалась навязчивая идея пьяного человека. Она захватила его, она вела его к Леонтине, и под влиянием ее он почувствовал уверенность, когда после самых нелепых обходов узнал маленький бар вблизи булочной, куда ежедневно заходил по утрам.

Бывало, Леонтина поджидала его в этом баре… Лампьё вошел. Он окинул взглядом толпившихся вокруг стойки людей, обогнул, покачиваясь, два или три столика и каким-то чудом добрался до последнего, перед которым сидела Леонтина за чашкой кофе со сливками.

— Это я! — сказал Лампьё.

Он взял стул и, тяжело опустившись на него, зевнул и спросил:

— Не хочешь, ли выпить чего-нибудь другого?

— Откуда вы пришли? — удивилась Леонтина.

— Оттуда!.. — отвечал он. — От рынка.

Она поднялась.

— Гарсон! — позвал Лампьё.

— Не надо… я уже заплатила, — прошептала Леонтина. — Уйдем отсюда, здесь не безопасно.

Лампьё покорно последовал за ней. Он нисколько не был удивлен этой провиденциальной встречей: она казалась ему совершенно естественной. Только, когда он очутился на улице, его возбуждение упало, и он не смел и шагу ступить от страха, что люди, ночью угрожавшие ему полицией, действительно могли ее предупредить.

— Скорее!.. Скорее!.. — торопила Леонтина.

Она потянула Лампьё за рукав и прошептала совсем тихо:

— Вам теперь не следует возвращаться домой.

— Я и сам так думаю, — кивнул Лампьё. — Они пошли за сыщиками?

Леонтина оглянулась.

— Ладно! Ладно! — сказал он. — Я знаю.

Он старался делать то, что ему говорила спутница и, идя с ней рядом, сообщил:

— У меня есть деньги… Понимаешь?.. Таким образом, надо только снять до вечера номер в гостинице… Ты знаешь какую-нибудь подходящую гостиницу? Мне надо с тобой поговорить.

— О чем? — спросила она, продолжая уводить Лампьё.

— Мне нужно поговорить с тобой… — Он замялся. — Видишь ли… об этих деньгах…

— Но я не знаю никакой гостиницы, — воскликнула Леонтина. — И потом… я хочу уйти. Я не могу остаться с вами.

— Как?..

— Не могу. Я только хотела вас предупредить, — пробормотала она, — что вам лучше уйти отсюда и никогда не возвращаться. А теперь… оставьте меня… Бегите… один… Время еще есть.

— Выдумала тоже! — проворчал Лампьё. — Один — я не уйду.

— Вы с ума сошли!

— Это невозможно! — сказал он.

Становилось светлее. На стенах, на дверях магазинов, на воротах резко обрисовывались грязные пятна, трещины в штукатурке, бесчисленные рисунки, грубые надписи. И все это в утреннем свете казалось увядшим.

Для Лампьё же наступила полная ясность.

— Они придут! — сказал он убежденно. — Они меня арестуют.

— Надо бежать! — торопила его Леонтина.

— С тобой?

— Бегите!

Лампьё разочарованно покачал головой.

— Я думал, — прошептал он жалобно, — что ты меня пожалеешь… Что ты пойдешь со мной.

Леонтина отвечала:

— Я больше не могу.

— Если так, тем хуже, — решил Лампьё. Он устремил вперед мрачный взор, ни на шаг не отставая от Леонтины.

Куда она шла? Это его нисколько не заботило. Все его спасение было в Леонтине, и он давал себе обещание не расставаться с ней ни на минуту. Что ему было за дело до всего остального?! Он говорил себе, что в конце концов ее разжалобит. Она незлая девушка. Она уступит ему, согласится бежать с ним. Почему она упорствует? Лампьё не хотел допустить, чтобы это было искренне. Ему казалось, что в поведении Леонтины есть нечто необъяснимое, чего он понять не мог.

Его пьяный угар прошел. Он шел прямо, узнавал улицу, на которой находился, знал, на какую другую улицу по ней можно выйти. И старался разгадать намерения Леонтины.

Вдруг она остановилась.

— Там! — сказала она.

Лампьё заметил среди прохожих нескольких субъектов в круглых шляпах, которые вышли из одного погребка и направились к ним навстречу.

— Не останавливайся, — шепнул Лампьё Леонтине, — мы пройдем мимо них, как бы ничего не замечая.

— Это они, — оказала она. — Я их уже видела сегодня ночью в баре… Они знают ваше имя… Я слышала, как они спрашивали о вас у хозяина, перед тем как вы пришли.