Конечно, господин Канаиэ понимал, что являясь всего лишь чиновником четвёртого ранга, исполняя обязанности помощника наместника провинции, он не вправе претендовать на особое внимание госпожи Ихары. Некоторое время его одолевали сомнения… Но перспектива того, что Ихара сможет замолвить перед сёгуном всего лишь слово – и он станет наместником, взяла верх над всякой нерешительностью и Канаиэ стал поспешно собирать в Момодзоно, чтобы успеть к празднику, ведь ещё следовало заехать в Киото, где он намеревался купить подарки хозяину дома, сестре, госпоже Хитоми и юной Ихаре.

В это время госпожа Югей поведала господину канцлеру, что её родной брат пребывает в Киото по делам, и она хотела бы с ним увидеться и если господин того позволит – пригласить в поместье. Господин Уми-Сайто не возражал…

Госпожа Югей села в паланкин и отправилась в Киото на третью линию, где находился дом её покойных родителей, в котором должен остановиться брат. Он не заставил себя долго ждать.

Югей распорядилась, дабы домашние слуги, следившие за порядком и охранявшие жилище от участившихся пожаров, приготовили покои для Канаиэ. Сама же молодая женщина разместилась в комнате матери, скончавшаяся десять лун назад, с ширмами и бамбуковыми шторами цвета прелой листвы.

Югей сидела подле жаровни в покоях матери. Дни становились всё холоднее, стояла десятая луна, поэтому в помещении требовалось постоянно поддерживать тепло. Но она не могла согреться и потому приказала принести ещё одну жаровню.

К вечеру, когда настал час Собаки и двор окутали осенние сумерки, на улице возле ворот послышался шум. Югей встрепенулась и тотчас приказала отворить их – приехал Канаиэ.

Паланкин господина Миёси в окружении слуг и небольшого отряда стражников проследовал во двор. Югей вышла поприветствовать брата. Она поклонилась и произнесла:

– Надеюсь, твои волнения, связанные с неудобством дороги и излишним беспокойством, оправдают себя.

Канаиэ замер от неожиданности, он давно не видел сестру, которая за это время расцвела и стала красавицей.

– Югей! Я рад тебя видеть. Не тревожься, всё впорядке. Погода и звёзды благоприятствовали нам. Ты прекрасно выглядишь – фрейлины императрицы блекнут перед твоей красотой.

Югей улыбнулась, ибо знала о своей привлекательности, оттого-то и было вдвойне обидно, что господин Уми-Сайто не уделяет ей внимания.

– Я приказала приготовить покои, что ты занимал в юности…

– Отлично. Я немного устал и проголодался.

– Кухарка приготовила красную фасоль с запеченной рыбой и овощной салат. Мы отужинаем вместе, ведь нам есть о чём поговорить, – заметила Югей.

Канаиэ улыбнулся.

– Ты всегда была рассудительна и чрезмерно самостоятельна. Надеюсь, эти качества пошли на пользу…

– Несомненно, – сказала сестра. – Тебе необходимо переодеться, я распорядилась приготовить кимоно и тёплую куртку отца. В доме прохладно, за время нашего долгого отсутствия он остыл, слуги не отапливали наши покои – я же здесь всего лишь второй день.

Наконец Канаиэ переоделся и расположился за столом в небольшой трапезной рядом с сестрой. Она не без удовольствия заметила, что за минувшие пять лет, Канаиэ стал более представительным, возмужал и производил вполне респектабельное впечатление, всё это непременно требовалось, дабы осуществить её план.

Канаиэ с аппетитом поглощал овощной салат, рыбу и фасоль. Югей была почти неголодна, она отведала лишь салата и налила брату земляничного вина.

– Вино из старых матушкиных запасов. Я боялась, что оно сильно перебродило, но бочка, где оно хранилось, оказалась отменной. За столько времени напиток не потерял своего первозданного аромата.

Канаиэ отпил вина и ощутил нежный букет земляники, по телу разлилось живительное тепло.

– Перейдём к делу, – решительно сказал брат. – Не будем тратить время. Расскажи мне подробно о своём плане.

– Всё очень просто. Ихара молода и красива, я боюсь, что господин охладеет к своей фаворитке и её место займёт дочь. Да и фаворитку я хочу устранить…

Канаиэ удивлённо вскинул брови.

– Как? Отравить? Нанять убийцу?

Югей рассеялась.

– Зачем?! Я выкрала у Хитоми свиток со стихами, теперь я знаю её почерк. Просто я напишу от её имени письмо, где она, сгорая от любовного нетерпения, назначит тебе свидание… А затем оно случайно попадёт в руки господина канцлера. Таким образом, я избавлюсь от матери и дочери.

Канаиэ замер.

– Хм… А ты уверена в невинности Ихары?

– Безусловно. Я знала её ещё в Исияме, уверяю тебя в вопросах чести она безупречна.

– Что ж, тогда я не против отведать этот лакомый кусочек, – решил Канаиэ и отпил вина.

* * *

На следующий день, в час Змеи Югей одна вернулась в поместье Момодзоно. Господин Уми-Сайто пребывал на строительстве дворца, и её приезд остался бы почти без внимания, если бы не госпожа Ива, которая сгорала от нетерпения узнать о приезде брата своей союзницы.

Не успела Югей войти в свои покои и переменить кимоно, как появилась Ива с бесконечными расспросами. Югей отвечала сдержанно, рассказав сообщнице лишь то, что считала нужным. Затем она достала свиток, украденный у Госпожи их южных покоев, и протянула Иве.

– Вот эти стихи писала сама Хитоми. Посмотрите…

Сообщница развернула свиток и прочитала изящные танка:

Далеко в горах

По красной листве клёнов

Ступает олень.

Я услышу его крик,

Так грустно осень идёт…[133]

– Красивое стихотворение. Но оно более подходит мужчине… – заметила Ива.

– Возможно, мне трудно это определить. Но дело не в этом… Вы сможете написать почерком Хитоми письмо? – как бы невзначай поинтересовалась Югей.

– Наверное… Надо попробовать… Но зачем?

– Как я вам сказала: мой брат прибыл в Киото. Скоро он навестит меня в поместье. Господин канцлер постоянно в разъездах, а Госпожа из южных покоев скучает…

Ива заморгала от удивления.

– Вы хотите, чтобы ваш брат соблазнил и её?

– Это вовсе не обязательно. Напишите письмо господину Канаиэ от имени Хитоми, признайтесь в чувствах и назначьте свидание. Дальше моя забота, – пояснила Югей.

* * *

Ива уединилась в своих покоях, она достала тушечницу и лист бумаги из резного шкафчика, и задумалась: каким образом начать любовное послание от имени госпожи Хитоми?

Наконец она написала просто:

«Я не в силах уснуть

томленьем любовным объята,