– Да, капитан, именно так вы и дышали.

– Что еще?

– Глубокий сон, ступор, – начал загибать пальцы полковник, – резкое ослабление реакции на боль, спонтанные некоординированные движения, непроизвольное мочеиспускание и дефекация…

– Простите, доктор, я что, описалась? – Узнавать об этих подробностях было стыдно, но и не знать – глупо.

– Да, – кивнул доктор, – и неоднократно, но стыдиться тут нечего. Вы же в коме лежали… Мы, признаться, уже и о катетеризации подумывали, а вы вдруг возьми да проснись.

– А причина комы?

– Обычно травма головы. Закрытая черепно-мозговая… И у вас как будто не в первый раз. Вот Евграфов вас и похоронил. Но так, как вы, из комы не выходят. И внешне вы, капитан, коматозной больной не выглядите… Ну и еще по мелочам… Одним словом, странная история. Но мы вас тщательно обследуем и попробуем в этом медицинском казусе разобраться.

– А может, ну его? – предложила Лиза. – Жива и слава богу. Выписывайте меня, пока я еще кого-нибудь не побила, и я…

– Вы не поняли, капитан, – покачал головой доктор. – Это не мое решение. Это приказ Адмиралтейства. Обследовать тщательно, но быстро!

* * *

В десять утра приехали Надежда и Клавдия. «Прискакал» бы и Паганель, но ему, как иностранцу, покидать Шлиссельбург в военное время не рекомендовали. Однако от Клавдии Надежда отвертеться не смогла. Она, впрочем, и не пыталась. Причина проста – любовь-морковь, ну а, кроме того, чем дальше, тем больше, себерская дива относилась к Лизе как к родной. Как к сестре, например. К давней подруге или к любимой женщине. Правду сказать, там всего было намешано. И немало.

Женщины примчались на «Кокореве», но мчаться удавалось не везде: на дорогах блокпосты и пробки из-за прохождения армейских колонн. Тем не менее добрались. Таких двух поди еще останови! Привезли тюк одежды и две сумки съестного: все тряпки из Лизиного гардероба, какие показались им подходящими к случаю, и деликатесы, до каких смогли добраться в ранние утренние часы по дороге из Шлиссельбурга в Ивангород.

– Ну, вы даете! – возмутилась Лиза. – Вы куда ехать собрались: на голодный остров или в цивилизованный европейский город?!

– Только не ругайся! – увещевала Лизу Надежда, выкладывая на стол вкусности и разности себерского хлебосолья. – Тут не так уж и много всего. Только кажется…

Лиза, впрочем, и не собиралась ругаться! Зачем? Она была счастлива. И дело не в еде и одежде. Не в трусах и лифчиках, если на то пошло. Не в копченых угрях и вологодском сыре, а в том, что Надежда и Клавдия преподали ей очередной жизненный урок: пусть их и немного, но в этом мире есть люди, которые дороги Лизе, и кому дорога она. Небезразлична. Где-то так.

Однако ни поесть толком, ни поболтать, ни переодеться Лизе не дали. Набежали эскулапы, и «пошла писать губерния». Для начала ее осмотрел хирург, через час передавший Лизу, словно переходящее красное знамя, офтальмологу, а уже от того она попала на рентген. После рентгена Лиза все-таки поймала паузу, чтобы переодеться, но поесть нормально смогла только ближе к вечеру, сдав анализы и побывав у ЛОРа, гинеколога и на кой-то хрен у кожника. Невропатолог и психиатр ожидались только назавтра, как, впрочем, и ортопед-травматолог и еще какой-то профессор из Ниена, занимавшийся чем-то, что называлось нейропсихология.

«Ну, ладно! – решила Лиза. – Оно, может быть, и к лучшему! Пусть осмотрят! Но про боли я никому рассказывать не обязана!»

Тюрдеев – скотина – что-то такое про ее боли знал, и даже снадобье подходящее соорудил, но ничего толком не рассказал, а теперь его об этом и не спросишь. Унес гад тайну с собой в могилу…

Между тем время приближалось к вечеру, и Лиза смогла, наконец, переодеться. Надела брюки галифе и пилотский китель и даже чувствовать себя стала лучше. Конечно, это был не мундир, но все-таки нечто вполне приемлемое. В байковом халате Лиза ощущала себя пациентом, теперь же она снова стала человеком. Нельзя сказать, что история с переодеванием сильно понравилась медперсоналу, но возражать лекари не посмели, имея в виду Лизин скандальный характер. Только попросили заменить ботинки шлепанцами, но Лиза и сама не возражала: пусть ноги отдохнут.

Наконец, суета поутихла, и не без помощи медперсонала – подругам для полного счастья недоставало пары стульев и кое-какой посуды – в палате был накрыт стол, и даже бутылка старки прихерена на широком подоконнике за занавеской. Ну, не всухую же пировать, в самом деле!

Сели за стол. Клавдия плеснула понемногу в чайные чашки, и Надежда провозгласила тост:

– За нашу авиатрикс! И пусть сдохнут все завистники!

– Это два тоста, – улыбнулась Клава, – но пью за оба.

– Спасибо! – едва ли не покраснела Лиза. – Принимаю!

Выпили, закусили, разлили по новой. И в этот момент в дверь постучали.

– Быстро! – первой отреагировала Лиза и рывком влила в себя ту малость старки, что плескалась на дне ее чашки.

Подруги поддержали, и только тогда она разрешила стучавшему войти. Дверь открылась, но вместо посетителя в палату вплыл огромный букет чайных роз.

– Господи Всемогущий! – Клавдия от восторга даже встала из-за стола. – Это «Глория Деи», ведь я не сплю?

Лиза присмотрелась. Цветы были огромные, ярко-желтые с розово-красным краем, махровые и обладали таким сильным ароматом, что разом вытеснили из палаты все больничные запахи.

– Браво! – сказала она, вставая. – И нетривиально. Выходите на свет, «Мистер Икс». Родина должна знать своих героев!

Букет – у него, разумеется, имелись ноги, обутые в офицерские ботинки с высокими голенищами – аккуратно отступил в сторону, и на авансцену вышел полковник Рощин собственной персоной.

– Капитан! – бросил он ладонь к козырьку фуражки с высокой тульей. – Дамы! Полковник Рощин, штабс-капитан Северин, – движение рукой в сторону офицера, шагнувшего из-за его правого плеча, – в роли букета поручик Львов. Честь имею представиться!

– Здравствуйте, полковник! – улыбнулась Лиза. – Рада, что уцелели! И за цветы спасибо! Ограбили оранжерею?

– Ни в коем случае! – Рощин смотрел ей прямо в глаза, странно смотрел. Лизе даже неловко стало. – Военный трофей!

– Господин полковник! – сунулся в палату кто-то невидимый за спиной Рощина. – Все недоразумения улажены! Просили только не шуметь!

– То есть предлагаете пригласить вас за стол? – усмехнулась Лиза.

– А разве нет? – поднял бровь Рощин.

– Наглость второе счастье, – прокомментировала ситуацию Надежда.

– Не удивляйся! – бросила через плечо Лиза. – Гвардейские пластуны! Вы не представляете, полковник, как вы похожи на моего брата!

«Так значит, Гриня мне уже брат?»

– Прошу прощения, госпожа капитан, – Рощин дал-таки слабину, не назвал ее господином, – ваш брат пластун? В каком полку служит?