– Он командир третьего пластунского.

– Полковник Берг ваш брат?

– По матери, – уточнила Лиза.

– У вас славная семья, капитан! – уважительно кивнул Рощин. – По последним данным, полковник Берг ночным рейдом овладел крепостью Чердынь. Путь на Южный Урал открыт!

– О как! – удивилась Лиза. – А что с аэрополем в Покче?

– Я же сказал, капитан, Пермский край наш!

* * *

Полковник Рощин оказался совсем не таким, каким рисовало его Лизино воображение. Не солдафон и не дурак. Впрочем, дураки полковниками становятся редко, да и то не в гвардейском спецназе. Пил он, к удивлению Лизы, немного, вел себя сдержанно, говорил интеллигентно. Легко поддерживал беседу и замечательно рассказывал истории. Смешные по большей части. И что любопытно, без мата и скабрезностей.

Теперь, когда они сидели за одним столом, Лиза, наконец, его рассмотрела. Лицо сухое, удлиненное, но скорее интересное, чем наоборот. Глаза внимательные, жесткие, прозрачно голубые. И волосы, постриженные под бокс, оказались не просто светлыми, но и наполовину седыми. Серьезный мужчина. Не мальчик, и цену себе знает. Но на Лизу смотрит так, что даже неловко. Недвусмысленно, хотя и без хамства.

«Однако не судьба, полковник! У меня уже есть мужчина, и второй мне не нужен. Даже такой, как вы…»

Между тем допили старку, привезенную Надей и Клавой. Полковник сделал знак, и на столе тут же возникла новая бутылка. Характерной формы – пузатая, – темного стекла, с этикеткой, сплошь покрытой гербовыми печатями и изображениями золотых медалей. «Starka Piastowska».

Лиза взяла бутылку, повернула к себе второй этикеткой.

«Так-так… по старинному рецепту… Ну, это понятно. Ржаные спирты… бочки из-под португальского портвейна… листья яблонь сорта “Розмарин”… Пятьдесят лет?»

– Читаете по-польски, Елизавета Аркадиевна? – полковник наблюдал за ней с интересом, и улыбка блуждала на его губах.

– Понимаю.

– Что скажете?

– Тоже трофей?

– Естественно, – еще шире улыбнулся Рощин. – Когда определитесь с местом службы, пришлю ящик, только дайте знать!

«Тонко! Переписка, то да се… Коготок увяз, и далее по тексту».

– Вы меня балуете! – улыбнулась и она.

– Оставьте! – отмахнулся полковник. – Вам десант жизнью обязан. За такое никакой старкой не расплатишься!

И, заметив, что Лизины подруги не понимают, что здесь сейчас происходит и отчего, стал рассказывать про десант на Роя и Калк. С юмором, не без некоего «полковничьего» шика – типа «настоящего полковника» – и с подходящим к случаю налетом умеренного цинизма. Тем не менее от его рассказа кровь стыла в жилах. Причем не только у Нади и Клавы, но и у самой Лизы, хотя ей ли не знать всех подробностей того дела!

Страшная это была сказка. Не для детей и уж точно – не на сон грядущий. Кровавая и правдивая от начала до конца. Но вот что любопытно. Слушая сейчас Рощина, вспоминая рейд на Роя и все прочее, что приключилось с ней в тот кошмарный день, Лиза недоумевала, как она вообще со всем этим справилась?

«Как это возможно?» – спрашивала она себя и не находила ответа.

Лиза Берг – в том ее, прежнем мире победившей социальной утопии – была девушкой довольно-таки смелой. Некоторые даже утверждали – рисковой. Ни разу не авантюристка, не лихачка, но согласитесь, спуск на байдарке по горной реке или путешествие зимой по горному Уралу – занятия не для слабонервных. И все-таки это не война, не полет на крейсере через ожившую зону ПВО, не воздушный бой с превосходящим противником. Все это наверняка оказалось бы для Лизы Берг слишком чересчур и «сильно выше ее крыши». Однако и Лиза Браге не подходила под образ. Судя по записям в дневнике, она была «гусаром», как и большинство истребителей. Пьянела от риска и не ведала страха, как какой-нибудь гребаный берсерк, но ее «терпелки» хватало ненадолго. Легкая кавалерия – что с них возьмешь?

«А я тогда кто? И кто эта “я” вообще?»

Три дня назад она вела бой. Страх отступил. Чувства притупились, кроме тех, разумеется, что потребны в бою. И Лиза «работала», потому что война для офицера – это прежде всего работа. Тяжелая, грязная и смертельно опасная, но профессионал всего лишь делает, что должно, и получается это у него, как надо. Оттого и профессионал. Ни рефлексий, ни лишних мыслей, ничего, что способно помешать ему делать дело. В данном случае ей.

– О чем задумались, Елизавета Аркадиевна? – Рощин сидел вполоборота и смотрел ей в глаза с таким выражением, словно хотел о чем-то спросить, но не решался. И это был совсем не тот вопрос, который он задал вслух, но и не тот, который хотела бы услышать Лиза.

– Да вот, – усмехнулась Лиза, – ударилась в философию. Задумалась о душе… – она смутилась, сообразив, как прозвучали ее слова и как они могут быть истолкованы. – Не в религиозном смысле. Просто о душе, и о том, кто мы есть на самом деле.

Ну, так все и обстояло. Она думала о душе. И вопрос, ответа на который у нее не было, формулировался так: чья душа поселилась в теле Елизаветы фон дер Браге? И кто этот кто-то, ведущий сейчас этот безмолвный диалог с самим собой?

– Давайте перейдем на «ты», – предложила она после короткой паузы. – Только без брудершафта. Я Лиза.

– Я Вадим, – кивнул Рощин, принимая правила игры. – Будем знакомы!

И он поднял свою чашку, как поднял бы рюмку или бокал.

– За знакомство! – поддержала Лиза, и все выпили.

* * *

С утра ее снова взяли в оборот.

– Кости в местах переломов болят? – Ортопед крутил Лизу так и эдак, заставлял нагибаться во все стороны, мял пальцами суставы и делал записи в истории болезни, распухавшей буквально на глазах.

– Ноют, – пожала плечами Лиза. – Иногда. Особенно к непогоде.

– Боли сильные? – гнул свое ортопед.

– Не боли, – возражала Лиза. – Ноет – не значит болит.

– Где сильнее?

– Нигде. Ноет иногда правое плечо и левое бедро.

Она боялась попасться на откровенном вранье и поэтому допускала «некоторые возможности». Другое дело, верил ли ей доктор Петросельский, и если верил, то чему и насколько. Было бы любопытно заглянуть в его записи, но вряд ли удастся.

Петросельский промурыжил ее битый час, но если Лиза думала, что это ужас, она ошибалась. Настоящим ужасом, летящим на крыльях ночи, оказался профессор Кипнис. Этот крупный мужик с гривой седых волос, гипнотическим взглядом черных глаз и завораживающим драматическим баритоном, умел, как говорят на севере, вынуть кишки, прополоскать и вставить их обратно.

– Тэк-с, – психиатр постучал карандашом по костяшкам пальцев левой руки и шевельнул крыльями крупного носа. – Ночь не спали, я прав?

– Почему же! – изобразила святую невинность Лиза. – Спала, только мало.