Вся восточная сущность Того взывала к собственной интуиции, вслушивалась в своё внутреннее «Я», но сегодня и вчера, и позавчера боги или отмалчивались, или говорили на другом, непонятном языке. Приходилось следовать только логике, а уж тут все мелкие и незначительные детали выстраивались в ровную версию.

Все выводы разведки подтверждали – броненосцы врага рассредоточены близ Ляодуна. И не было никаких сведений, позволяющих сделать обратные выводы.

– Кроме что, возможно, «Суворова», флагмана адмирала Рожественского, гайдзина, – вслух проговорил Хэйхатиро. И что-то треснуло в его голосе, что-то мелькнуло в узких щёлочках глаз недобрым блеском чёрных зрачков.

Так или иначе, преисполненный хмурой злобы к более удачливому врагу, даже не чувствуя сторонний подвох, Того тянул до последнего.

– Боги отвернулись от меня. Эскадру поведёт Камимура Хиконодзё.

После своего фиаско в Жёлтом море и у Квельпарта пристыженный старый самурай, готовый расстелить красную ритуальную циновку, лишь остановленный личным выговором микадо, не мог винить Камимуру за мелкие неудачи, не мог требовать от него многого. Но именно многого требовать был вынужден, помня о наспех проведённом ремонте изношенных машин крейсеров, о недовооружённости его кораблей…

* * *

Покончив с церемониальным блюдом… (Слово «покончить» для ритуала восточной трапезы звучит почти кощунственно, но атмосфера царила именно такая – «к делу!».)

Итак, покончив с церемониальным блюдом, два адмирала перешли к делу.

– Императорская штаб-квартира… – едва разжимая губы, начал Того, замерев в паузе.

– Мой господин… – Камимура вопросительно поклонился.

– Армия через Токио давит на флот. Буду откровенным: с появлением противника близ метрополии я сразу знал, что нас будут подталкивать в спину. И начал предпринимать очевидные меры. Сегодня я получил телеграмму – личное послание от микадо. На карту поставлена наша честь.

– Мой господин…

– «Якумо» и «Ниссин» уже покинули Куре, следуя Внутренним морем к проливу Симоносеки. Там на рейде вы объединитесь в эскадру – в шесть вымпелов броненосных крейсеров. Бронепалубники вице-адмирала Уриу уже в море.

– «Фудзи»…

– Только задержит вас… на манёвре, в преследовании врага.

– Опереться на Цусиму, используя в том числе вспомогательные суда подмандатных территорий?

– Вчера пришло донесение от коменданта порта Такесики – на входе в залив подорвался «Ицукусима». Тралением обнаружились ещё мины.

– Ещё одна головная боль.

Оба замолчали.

Оба уже всё заранее успели обдумать, каждый в отдельности, но так одинаково.

Одинаково оценивая позиции.

Того был благодарен этому молчаливому взаимопониманию.

Очевидности лежали на виду: разворачиваясь эскадрой от Симоносеки, терялось одно небольшое преимущество – у русских был путь отхода в сторону Порт-Артура. Именно поэтому крейсера спешно и усиленно приводили до состояния полных, максимальных ходовых качеств, чтобы они могли дать на те, так необходимые, пару узлов больше, нежели противник!

Альтернативный вариант воссоединения кораблей в эскадру в промежуточной точке в Корейском проливе был чреват – заведомо сильный враг мог перехватить «Якумо» и «Ниссин», использовав шанс разбить отряды по отдельности. Даже с приданными бронепалубниками. Пушки есть пушки, но лёгкие крейсера флота Ниппон (в большинстве трёхтысячетонники с небольшим) на крутой волне слишком неустойчивая платформа для артиллерии. Учитывая, что русские крейсера бронепалубного класса водоизмещением тянут выше шести тысяч.

– «Паллада», – сам себе напомнил адмирал, не заметив, что вслух, – у Иессена три броненосных и «Паллада».

Камимура понимающе кивнул.

Того вторично испытал благодарность.

* * *

С наступлением октября вечерние сумерки в Сасебо всё чаще сопровождались туманами.

Они приходили текучей украдкой поступью, покрывая стоящие у причалов корабли, будто белым саваном, будто уже готовя их в последний путь.

Путь перед крейсерами Камимуры на выходе из гавани торили тральщики.

На тысячи вёрст к западу

Появление крейсеров Иессена в Корейском проливе, в виду японских берегов, нашло немедленный отклик в мировой прессе. Мнения «экспертов» сходились на том, что захват архипелага Цусима для пресечения линии «Симоносеки – Фузан» неминуем. И снова упорно раздувались слухи о скорой высадке русского десанта непосредственно на островах японской метрополии. Спорщики на страницах газет тут же это опровергали, «авторитетно» заявляя, что Россия не располагает для такой серьёзной войсковой операции необходимым контингентом войск.

Контрответом откуда-то всплыло, что якобы цинский Китай намеревается снарядить армию (взять реванш за экспансию Японии в 1894 году против Поднебесной). Даже, дескать, объявились лидеры движения ихэтуаней (так называемые «боксёры»), готовые присоединиться к этой войне с самураями. Драться против общего противника готовы были даже вчерашние враги.

В газетах вдруг появились десятки фотографий, освещающих недавнюю японо-китайскую войну под заголовком «Зверства японской военщины» – жуткие кадры массовых расстрелов и спортивных казней ударом катаны; закопанные живьём ханьцы, горы трупов и просто отрубленные головы.

Европа, которой на далёких азиатов было по большому счёту плевать, была потрясена!

– Что ж, и здесь потомки оказались правы – «информационная война» принесла свои неоспоримые плоды. Общественное мнение цивилизованных стран теперь явно не на стороне озверелых самурайских орд, – Николай II брезгливо просматривал подборку иностранной прессы, поминутно кивая начальнику личной охраны, – что ж, блестяще, Евгений Никифорович.

Ширинкин зарделся, хотя дело «антияпонской пропаганды» в основном было проведено службой российской контрразведки. И почти открыто – дагерротипы выглядели столь наглядным и неоспоримым фактом, что не стали и усложнять, подсовывая их иностранным издателям – сначала они появились на страницах российских газет, и уж затем последовала широкая перепечатка европейцами.

Правда, фотоматериалы (от «ямаловцев») были из хроники ещё несостоявшейся японо-китайской войны «тридцать седьмого года». Но что это меняло?

– Там посол японский, ваше величество, уже дважды подавал запрос на встречу, – Ширинкин показал на пачку газет, – у него тоже весь набор «таймсов», «эко де при» и «дойчей»[59]. По-моему, он негодует.

– Даже так… что ж, просите. Буду его добивать.

Император даже не взглянул на то, что немного взволнованный азиат мял в руках пачку газет – пока и не заикнувшись (этикет-с), но видом выражая протест… видимо, по поводу навета прессы.

Протест, кстати, вполне бы и официальный – «русский след» в теме «Зверств японской военщины» в принципе и не скрывался, если бы…

Томя паузой, монарх раскурил папиросу, догнав её до половины, наконец, соизволил спросить:

– С чем пожаловали?[60]

Ступивший на два шажка вперёд посол достал лист обращения, прочистив горло, зачитал:

– Согласно пожеланиям правительства Японии, вынужден просить ваше величество повлиять через прессу на общественное мнение, что с клеветнической и фальшивой подачи российских издательств пребывает в панике и осуждении действий японской Императорской армии на территории Китая. Уповаю, что поставленная с вашего одобрения под контроль российская пресса, а с этим и изменение общественного мнения, поспособствует делу поддержания порядка и дальнейшего установления мира между нашими державами.

Романов выпустил последний дым,