Губы Гудо сжались в нитку, и он хмуро посмотрел на отшатнувшегося хозяина харчевни. Затем палач сделал большой глоток пива, встал и вместе с кувшином вышел за дверь.

* * *

Ранним утром следующего дня Гудо и его помощник Патрик встретились у городских ворот. По выражению лица молодого человека было видно, что у него срочное и важное дело и лишь присутствие стражников сдерживает парня немедленно рассказать о нем.

Только оказавшись в нескольких десятках шагов от воротной башни, Патрик начал с упреков:

– Я не видел тебя уже четыре дня. С того самого дня, когда ты отправился выплавлять душу фальшивомонетчика. И все эти дни я на своих плечах ношу груз твоих забот. Мы так не договаривались. Я помогаю тебе и делаю то, что ты велишь. Но никак не ту работу, что должна выполняться тобой…

Гудо остановился и посмотрел на помощника. Тот в силу своей свободной души и учености спокойно переносил любое настроение палача и поэтому даже бровью не повел, глядя на угрюмое лицо. Правда, красные усталые глаза и запах перегоревшего в желудке пива все же несколько смутили Патрика. Но он только присвистнул и продолжил:

– Два дня назад лесничий связал и притащил в Ратушу двух мальчишек-браконьеров. Они то ли убили, то ли пытались убить косулю. Хорошо, что судьи Перкеля не было в городе. А если бы он был? Он же так любит быстрое судебное разбирательство. Представь, что он присудил бы повесить их! Или еще того хуже – отрубить им руку и ногу! Тебе не привыкать. А я и топора толком никогда в руках не держал. Да и как это…

– Я тебе покажу, как это. На первом приговоренном. А второго можешь и сам. Ведь ты прилежный ученик.

Гудо скривился в гримасе.

– Я – вор. Ну, могу еще ножом. Случается. А вот так взять и махать топором… Для тебя это просто… как улыбнуться. Честно говоря, у тебя неудачная улыбка. Как и твои шутки. А тут еще эти золотари второй день на улицу не выходят. Зря им бюргермейстер выдал по два гроша. Наверное, купили бочку вина и где-то спрятались от меня. Но я не сказал еще о самом главном… Что это?

Гудо стоял напротив нарисованного им вчера креста и покусывал нижнюю губу. После некоторого раздумья палач произнес:

– Крест этой ночью мне не помог. – И полой плаща затер мел.

– Да я не о кресте. Посмотри под ноги.

Гудо опустил взгляд. В этом месте на несколько десятков шагов исчезла смесь желтого от нечистот снега и толстого слоя грязи. Непривычно смотрелся уложенный камень мостовой и скользящая по нему тощая свинья, недоумевающая, куда подевались городские отбросы.

Гудо пожал плечами и продолжил путь. Продолжил и Патрик:

– Ну а самое интересное – в голубятне[39]старой Ванды. Уже вторую ночь Ванда и ее девки перемывают друг другу косточки. И это при гостях. Так что гости не задерживаются не то что на ночь, а даже для того, чтобы под юбку заглянуть.

– Это убыток для города. Это уже мое дело, – мрачно произнес палач и свернул в улочку налево.

Бордель старой Ванды находился в сотне шагов от Ратушной площади. Почти в центре города. Сейчас в центре города. А в те далекие времена, когда город принадлежал сеньорам, баронам из рода Фрильке, этот дом был построен за старой замковой стеной. Он располагался в стороне от жилища знатных господ, а маленькая замковая церковь была отделена от места греха толстой и высокой стеной. Теперь из окошек третьего этажа борделя были видны острые шпили Кафедрального собора и многие из жителей города шли на божественные службы мимо большого старого дома, который изначально строился для сладостного, но греха.

И во времена сеньоров, и в годы муниципальной власти города этот дом находился под покровительством, ибо был во многом полезен и оправдан. Покровители получали денежную выгоду – налог, гулящие девки – средства для жизни, а Церковь, присматривающая за жизнью своей паствы, избавлялась от больших грехов.

Ведь в городах всегда был избыток женщин. Даже высокая женская смертность от болезней и родов, при которых умирала каждая третья первороженица, не шла ни в какое сравнение с гибелью мужчин во время войн, междоусобиц, драк, опасных путешествий и неумеренности во всякого рода наслаждениях. Одинокие женщины пытались выжить благодаря собственному труду. Но работа прачками, плетельщицами корзин, белошвейками, торговками яиц, сыров, овощей и фруктов едва позволяла выжить. Нужда гнала женщин к тем занятиям, что так или иначе сводились к плотскому греху. Служанки в богатых домах, при харчевнях и в цирюльнях были обречены на греховные утехи. Но с них город не имел дохода, и поэтому такие женщины в силу доносов и обид других женщин подвергались жестокому преследованию властями. Как и те, кто сводил замужних женщин с искателями их утех. В особенности строгому наказанию подвергались обитательницы борделя, если они в силу любовной привязанности отдавали свое тело без оплаты или часто нарушали устав, в котором прописывались правила и взаимоотношения между обитателями борделя, а также многочисленные запреты.

В каждом ремесленном цеху был свой устав. И каждый нарушивший его подвергался немедленному суду и наказанию старейшинами цеха. В силу обязанностей перед городом старшиной борделя являлся палач Гудо.

Именно поэтому он с большим вниманием во время пути слушал рассказ своего помощника о многочисленных нарушениях, ставших ему известными.

Гудо совсем не был удивлен тому, как много Патрик знает о внутренней жизни греховного дома. Палачу было известно по отчетам, а точнее, благодаря наушничеству содержательницы борделя, старой Ванды, что его молодой помощник два, а то и три раза в неделю ночует у ее подопечных.

Это было понятно. Молодой сильный парень, пристрастившийся к плотским утехам еще в годы университетской учебы, он нуждался в регулярном освобождении от семени, что так вредно молодой крови. Но непонятно, как при своем мизерном жаловании Патрик позволяет такие растраты. То, что он мог заниматься своим воровским ремеслом, Гудо и не думал. Он был достаточно убедителен, когда обещал отрубить руки. И молодой человек это твердо осознал. Тем не менее у него хватало денег и на оплату девок, и на подарки им, и для себя – на свежую пищу и на пиво с вином.

Может, он имел небольшой доход от того малого, что было его наследством. А может, приберегал деньги на приятное, так как ютился в маленькой комнатушке могильщика Ешко. А может, помогал угрюмому копателю могил в дни похорон.

Так или иначе, но факт был налицо: Патрик стал своим человеком в доме старой Ванды, перепробовал всех одиннадцать ее содержанок и разве что не возлежал на самой старухе, сорокапятилетней Ванде, и на ее подруге, учетчице Агнессе, которая была на пять лет ее старше. А может, пользовался и ими, поскольку их услуги в силу преклонного возраста стоили едва ли не вполовину дешевле. Во всяком случае, посетители их пользовали не реже, чем других. Особенно ученики и начинающие подмастерья.