Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во второй спальне предполагалось разместить женщину. Обои в ней были золотистые с изящными красными розочками, рассыпанными тут и там. Кровать, не такую высокую, как в голубой комнате, покрывал розовый бархат. Резной комод, придвинутый к круглому зеркалу, таил кучу занятных мелочей. Лиля нашла в верхнем ящике маленькую коробочку слоновой кости с изображенной на ней играющей на арфе девушкой. В коробочке хранились остатки какой-то темно-бордовой мази. Эмма сказала, что это опиат для губ. Старинную губную помаду полагалось наносить кончиком пальца и тщательно разглаживать. Лиля нарисовала на зеркале сердце, пронзенное стрелой, но Эмма тотчас стерла его мокрой тряпкой.
Когда комнаты освободили, Эмма принялась за уборку, а Лиля с Биллом отправились на чердак. Парень приносил собранное барахло, а на долю девочки выпало искать ему место.
Таких чердаков она не видела никогда! Сводчатый потолок терялся в лишенной света высоте. Узкие окна — бойницы закрывало набранное из кусочков зеленоватое стекло. Пыль толщиной в палец покрывала все вокруг и даже не поднималась от дыхания.
Лиля храбро вымела из углов паутину вместе с пауками, с помощью Билла сдвинула к стенам сундук и старый комод и принялась пристраивать тюки и поломанную мебель. Стараясь поставить понадежнее кресло без одной ножки, она задела деревянный ящик с выдвижной крышкой. Он походил на старинный пенал. Лиля видела такой у своей бабушки. Но ящик был гораздо больше. Крышка сдвинулась, а под ней оказались какие-то книги и тетрадь. Тетрадь лежала сверху, и Лиля из любопытства открыла ее. Буквы были русскими!
В дверях появился Билл, он притащил очередной огромный тюк. Увидев, чем занята девушка, он сказал:
— Это последний. Поторопись, Эмма уже ушла. Ей пора накрывать к обеду. А это не трогай, ящик принадлежит миледи. Она о нем, конечно, и думать забыла, но если увидит, тебе попадет.
Лиля кивнула, незаметно сунула тетрадь себе под передник и задвинула крышку ящика.
— Ты поставь этот тюк возле кресла, а остальное я уже пристроила, — сказала девочка и пошла к двери.
Пока Билл возился с тюком, она поднялась к себе в комнату и сунула находку под простыню на матрас. Матрас могли поднять и проверить, а в саму постель вряд ли кто полезет.
Лиля с трудом дождалась вечера, но прочитать тетрадь в это время нечего было и думать. Если бы она зажгла свечу, это могли заметить. Пришлось ждать утра. Чтобы не проспать рассвет, Лиля легла спать, не укрывшись. Под утро она наверняка замерзнет и проснется, и тогда, при солнечном свете, сможет изучить свой трофей.
Было очень холодно, когда первые лучи солнца проникли в выходящее на восток окно ее комнаты. Лиля живо поднялась и схватилась за тетрадь.
На первом листе тетради было написано: «Леон Винский. 15 мая 1653 года».
«Цель моих записок — не дать себе забыть родной язык. Странное дело, я здесь уже двадцать лет, а все не теряю надежды вернуться назад, в свой родной Заливной Осетр. Но начну сначала.
Зовут меня Леонид Винников, это здесь для удобства называют меня Леоном. Родился я в июне, почти через месяц после Великой Победы. Ни разрухи, ни трудностей я не помню. Я был слишком мал, а моя мать и дед, вместе меня растившие, не любили вспоминать это время.
Дед мой, прекрасный хирург, не прекращал работать несмотря на то, что вернулся с войны раньше срока, контуженный при взрыве авиабомбы. Мать рассказывала, что бомба попала в полевой госпиталь, где оперировал дед. От грохота взрыва он оглох, но операцию не прекратил. С тех пор у него дрожали руки, да и слух до конца не восстановился, но все это проходило, стоило ему взять в руки скальпель.
Мать не только любила, но и очень уважала деда и старалась во всем ему потакать. Когда мне исполнилось десять, деду взбрело в голову обучить меня латыни. Знал бы он, как выручит меня потом его наука! Но тогда, в детстве, я был возмущен. Какая латынь? Кому она может понадобиться? Но мать поддержала деда, и мне пришлось подчиниться.
«Зная этот древний язык, ты в любой стране мира сможешь договориться с врачами. Все они учили латынь, и она не хуже эсперанто может служить для связи между людьми».
Мальчишки, мои одноклассники, гоняли во дворе в футбол, а я долбил ненавистные слова, читал Гомера и даже писал сочинения. Врачом я все же не стал. Настояв на своем, я поступил в осетровский Политех и стал радиоинженером. К счастью, я не успел обзавестись семьей, когда случилась катастрофа.
Однажды в наш город в рамках культурного обмена приехала выставка. Курировал ее один из московских музеев. На выставке можно было взглянуть на предметы роскоши прошлых веков. Царская посуда, украшения из богатых дворянских семей, китайский фарфор, статуэтки из Египта.
Я тогда работал в Политехе и там же писал диссертацию, а еще пытался устроиться на работу в Ленинграде. У меня нашлись там знакомые, да и дед обещал посодействовать. Для открытия выставки надо было наладить систему сигнализации, и директор обратился в Политех. Меня включили в штат сотрудников выставки для помощи в технических вопросах. Был там один парнишка из Москвы, на пару лет моложе меня. Такой шебутной, такой энтузиаст! Фамилия его была Гуляковский, а имени уже не помню. Вот он-то и стал причиной моих несчастий.
На выставке у него имелись любимые экспонаты, одним из который был перстень с огненным янтарином. Его этот парень просил хранить особо, для него даже подготовили отдельную витрину, а я должен был отладить на ней замок.
В тот день разразился скандал. Затерялся ящик с хрусталем, очень дорогим, который предоставил какой-то зарубежный музей. Обстановка складывалась угрожающая, мог произойти международный конфликт. Меня это, конечно, не касалось, я знай себе ковырялся с замком.
Воюющие и вопящие сотрудники выставки и администрация музея ввалились в комнату, когда я открыл замок и рассматривал его заднюю сторону. Перстень находился от меня сантиметрах в тридцати. И вдруг он вспыхнул!
Что было дальше, я не знаю. Возможно, взрыв. Очнулся я во Франглии, в семнадцатом веке.
Занятный народ, эти франглийские аристократы! Их трудно вывести из себя и так же трудно чем-то удивить. Сэр Эдвард Бэклоу и леди Матильда совершенно спокойно восприняли появление в своих владениях человека, ни слова не знавшего по-франглийски. Они приютили меня, за что я очень им благодарен. И тут пригодилась дедушкина латынь! И
