— Иди нафиг, сам говорил, что хорошая идея.

— Ну и я дурак такой же, как вы. Выключаем аппаратуру, народ.

Дома меня ждала аптечка первой помощи и Павка, который получил первый урок наложения повязок на кисть. Под моим чутким руководством он сделал все необходимые процедуры, правда пару раз перематывал бинт. Я вообще стал замечать, что наши с ним отношения начали понемногу налаживаться. Во всяким случае, по моим вещам он больше не шарит, или делает это очень аккуратно. Даже интересно, читает он мой дневник, или забил на этот скучный процесс?

'Даже забавно было наблюдать реакцию родителей, увидевших статью. Статью их сына во всесоюзном издании. Гордость, недоверие собственным глазам — у обоих. Попытка найти секрет фокуса — у матери.

— Может, однофамилец?

— Ага, и так совпало, что статья про его школу. Вера, не говори ерунды. Тем более, что я читал черновик его статьи.

— И что, вот прямо взяли и напечатали? Дим, так разве бывает?

— Ну извини, дорогая, вырастили умного сына. Так бывает иногда.

— Да я ж что? Я ж не против. Просто неожиданно очень.

— Неожиданно, потому что ты не знаешь, чем живёт наш Миша.

— А ты знаешь?

— Ну… кое- что. Во всяком случае я теперь знаю, что он уже взрослый человек. Взрослый человек, ты мне газету не дашь случаем? На работу отнесу похвалиться перед коллегами.

— Дам, отец. Мне для хорошего человека не жалко.

— Дима, а чего это тебе? Может, я тоже хочу показать! Он и мой сын тоже, если ты не забыл.

— Мам, и тебе дам. Я десяток купил. На всякий случай.

— А вот это поступок не юноши, но мужа! — Отец прямо засиял от того, что можно не спорить за экземпляр газеты с женой. — Блин, теперь а горсовете скажут, что с меня причитается. И ведь придётся проставляться.

— Кто про что, а мужикам лишь бы повод выпить нашёлся! Смотри, не напейся там на радостях. — Мать начала ворчать явно для вида'.

Неожиданно получилось с публикацией. Думал, ничего путного не выйдет. Еще бы в «Моделисте» прошло, и вообще сказка. Может впрямь тогда не уходить из школы после восьмого? Ладно, там видно будет. Засыпаю вроде, а в левой ладони дергает. Самое странное, что никто из родителей не заинтересовался бинтом на моей руке. Видать, сильно переклинило новостью про статью. И всё равно как-то немного обидно. Не за себя, а за того мальчика, который рос в этой семье столько лет, который был тут до меня.

13 ноября 1981 года

Школу лихорадило несколько дней. Это же какое событие — про нас написали! Теперь вся страна знает, что есть такая школа, а в ней такие замечательные комсомольцы, которые вона чего! Сотни или даже тысячи подростков нашего города проснулись знаменитыми. Потому как семьсот человек учатся в нашей школе, а еще тысяч пять знают кого-то из тех, кто там учится. Ходят такие, носы позадирали: «Я с пацанами из ТОЙ школы в одном дворе живу!»

Меня поначалу не сильно от этого потряхивало, кроме первого момента, конечно. Больше думал о том сеансе экзорцизма, который сам себе устроил. Это ж надо, нелепая фигня с лечением душевнобольных электрическим током, оказывается, не такое голимое шарлатанство, как мне представлялось. Во всяком случае от одной из болезней электрошок помогает — от вселившихся духов типа меня. А то, что я обратно вернулся, так во-первых, это я такой настырный, а во-вторых, ежели настойчиво долбить Корчагинскую тушку разрядами, вряд ли я в ней смогу остаться. Такие вот дела. А еще-таки надо поэкспериментировать с выходом из тела. В спокойной обстановке, когда Мишкин организм лежит горизонтально, когда все спят. Это ж какие возможности открываются! Вчера меня от этих мыслей здорово отвлекла наша классная руководительница. Прямо на уроке литературы.

'Не стерпела Галинишна такого моего бессовестного поведения, а вернее, того факта, что история со статьёй прошла без её участия. А она, между прочим, учитель литературы, мастер литературного слога практически! Почему она не правила статью? Почему так дурно написанная пошлятина теперь олицетворяет еёйную школу⁈ Всё это было не высказано вслух, но читалось между блёклых бровей на учительском челе, говоря языком человека прошлого века.

— Корчагин, встань! Пусть весь класс посмотрит на своего, с позволения сказать, героя.

— Я позволяю, говорите.

— Что?

— Ну вы только что испросили моего позволения так говорить. Я изволил позволить. Или вы просто так, типа поглумились?

— Я тебе слова не давала, помолчи. Статейку, которую ты приписываешь себе, Корчагин, я прочла. Наверняка её прочли и твои одноклассники. Что можно сказать по поводу написанного: штампы, общие места, плагиат и невнятная каша. Это я тебе как литератор заявляю. Слабенько, весьма и весьма.

— Ваша оценка моих литературных способностей в дневнике у меня стоит, так что можете не утруждаться, Галинишна. Ваш тройбан по литературе — это не только ваша оценка моих способностей. Это и просто ваша оценка.

— Что? Что ты хочешь сказать?

— Штампы, общие места и плагиат как раз то, чего вы требуете от учеников. Ни своих мыслей, ни мнения нашего вам не надо. Думать не учите. А самое смешное знаете что?

— Что? — Училка аж подалась вперед. Она уже забыла, что не давала мне слова, что я вообще-то ей не ровня. Диспут на-равных захватил её.

— Редакция одной из самых массовых газет с вами не согласна, вот что! Рупь за сто, вам еще позвонят из РОНО или горкома партии и спросят, как так вышло.

— Ты про что?

— Как вышло, что у комсомольца Корчагина, того самого, по литературе тройка? Близорукость ли это или прямая конфронтация и месть со стороны педагога?

— Корчагин, мне кажется, ты заговариваешься.

— Отнюдь! Ваш разбор статьи в уважаемом издании слышали все комсомольцы класса. Спросите, согласны ли они с такой оценкой? — Добивать не стал, просто сел на стул в полной тишине. Кстати говоря, эта самая тишина была наполнена беззвучным шевелением шестеренок в головах у моих одноклассников. То тут, то там было заметно, как шевелятся их волосы от движения литосферных плиток под коркой головных мозгов. У кого эти самые мозги были…

— Да чего вы, Галина Ильинишна, накинулись на Мишку. Нормальная же статья. — Подал голос один из самых башковитых учеников, Серёга Корнеев.

— Не сомневалась! Еще одному троечнику понравилось, такому же беспросветному. Может, еще кто-то считает, что статья Корчагина не стыд и позор?

Неожиданно Долгополова со словами «Мне тоже» подняла руку. Потом несмело, но всё-таки поднялась еще одна рука. И вдруг весь класс пророс верхними конечностями, поднявшимися как молодые побеги на пепелище. Это была фронда, это была скорее всего не поддержка конкретно меня, а протест против своей классной руководительницы. «Тема урока: творчество великого русского писателя Антона Павловича Чехова» — пророкотала Галинишна, отказавшись от дальнейшего выяснения отношений. Ладушки, послушаем официальную версию советской педагогической науки на творчество одного из самых трагических врачей царской России. Врач, не исцелившийся сам, до последнего пытался врачевать души своих соотечественников, нагоняя на них тоску и безнадёгу. Выписывая всем умеющим читать и думать лекарство с названием «Так жить нельзя». Если вспомнить последующие события, то он оказался прав'.

— Миш, а что, теперь на самом деле Галинишну заставят твою оценку за первую четверть исправлять? — Шептала под боком Ирка, прочно осевшая на моей парте.

— Уверен. В СССР нельзя быть проводником линии партии и одновременно троечником.

— То есть тебе все тройки закроют? Можно теперь не учиться?

— У меня тройки только по русскому и литературе, физкультуру я вытянул.

— А, ну да.

— И вообще, если на уроках не учиться, а тупо зад отсиживать, то и со скуки помереть можно. А если учиться — то откуда тройки будут?

— Во как заговорил! Эдак тебя скоро надо вместо Светки Тихоновой выбирать в руководящие органы.

— Нахрен-нахрен мне и так нормально. Не люблю отсвечивать.

— Ага, очень заметно не отсвечиваешь…

— Долгополова! Ты к Корчагину пересела подтягивать его по предмету или шушукаться с ним?

— Я больше не буду, Галина Ильинична! — внезапно пискнула Ирка.

И вот тут класс прорвало. Это «я больше не буду», сказанное таким идиотским детским голоском стало тем камешком, который