Но вы, может быть, скажете: а описание нравов, обычаев, образа жизни, одежды и прочее, чего от путешественника требует читатель? Другие условия, другие и требования. Какой же одежды можно ожидать от людей, у которых едва есть чем прикрыться! А нравы, обычаи, образ жизни? Это дикие, скажут вам их соседи. Я думаю иначе. При виде их судьбы, невольно сжимается сердце и не достает духу распространяться о внешней стороне их. Я часто говорил о славянах Турецкой империи; я еще буду говорить о них: примените все сказанное и к славянам далматийцам, разумеется, с тем изменением, которое неизбежно должно происходить от образа правления австрийского правительства, и вы будете иметь о них довольно верное и близкое понятие. И здесь то же радушие, то же гостеприимство к своим единоверцам, то же подозрение к иноверцам или чужеплеменцам; и здесь те же отдаленные надежды на будущее… то же трудолюбие, то же терпение и та же вера в провидение… и та же безмолвная грусть, которая отражается и на лице, и в песнях, и в словах… и даже в молитве!..

Есть, однако, в Далмации тип, на котором нельзя не остановиться, тип, который вы встретите часто в городах, который господствует внутри края. Это тип человека высокого, стройного, с блестящими глазами – карими или черными, с белыми, как слоновая кость, зубами, с темно-каштановыми, иногда черными волосами, прядями висящими назад из-под маленькой круглой шапочки, – человека худого, загорелого, задумчивого и нерешительным шагом бродящего в толпе, в грязной изорванной рубахе с широкими рукавами, с открытой грудью, мощной, покрытой густыми волосами, в верхней одежде, вроде жилета, большею частью красного цвета, с рядом блестящих пуговиц, подпоясанного широким, красным, шерстяным кушаком, несколько раз обвивающим стан, в опанках, подобных черногорским, вместо всякой обуви, – и эти опанки он еще снимает во время дождя, чтобы их не скоробило. Спросите самого нищего горожанина, что это за человек? – И он с презрением ответит вам: это – это морлак! Рядом с ним вы увидите женщину, также бедно одетую, с огромною ношею дров на спине, из-под которой не видно ее сгорбленного стана, ни лица, изнуренного работой: это морлачка, издалека принесшая на себе беремя дров, чтобы выручить за них каких-нибудь десяток крейцеров и купить соли, которая составляет уже предмет лакомства в морлацком хозяйстве.

Отчего с таким презрением отзываются в Далмации о морлаках? Отчего само это слово составляет как бы бранное слово на прибрежье? Оттого, что морлаки живут почти как звери в горах! Но их ли эта вина? Вы видели морлака, его прекрасную внешность; при самых грубых нравах, при совершенной необразованности, или, правильней, дикости, он все еще сохранил правоту души, которая ни за что не унизится до неправды, и которая служит основою великих добродетелей.

Вместо того, чтобы безусловно презирать морлаков, ими следовало бы заняться: они вполне заслуживают этого. Число морлаков простирается до 150.000 душ, что составляет более трети населения всей Далмации: из них в настоящее время только одна треть осталась православными, – остальные католического исповедания. Невежество их священников выше всякого описания: есть такие, которые не умеют писать; место, где свершается богослужение – и то очень редко – не имеет и малейшего подобия церкви или даже часовни. Суеверие, можно сказать, заменяет всякую веру у морлаков. Живут они в лачугах, кое-как сложенных из окрестных камней, без печи и без окон: небольшое отверстие вверху и открытая дверь служат для выхода дыма; лавки и столы составляют всю мебель; семья помещается и спит на полу, где кроме нее несколько овец и телят, если семья позажиточней. Можно себе вообразить, каково здесь зимой, которая в горах довольно сурова. Благоразумный Франц Петтер восклицает с негодованием: сколько одно семейство морлаков сожжет в течение зимы дров, которые можно бы употребить с пользой! Франц Петтер, вероятно, не заметил, каково этому несчастному морлацкому семейству живется в течение зимы, и вынес ли бы он подобное существование!

Прежде, когда морлаки все-таки пользовались некоторыми достатками, многие из них являлись в города в красивых копаранах, нечто в роде спенсера, а во время дождя в кабаницах, которые носят большей частью моряки, которые советую заметить всем путешествующим в Турции и вообще в странах, где нет удобства переездов. Это очень удобная одежда во время зимних непогод; она из толстого непромокаемого коричневого или правильнее рыжеватого сукна с капюшоном. Одно неудобство их то, что они, вбирая в себя воду, делаются невыносимо тяжелыми после сильного дождя; но верхом это не очень чувствительно. В доме морлаков было своего рода управление и порядок. Живя отдельными семействами, иногда из 25 и 30 человек состоящими, они обыкновенно избирали из себя главу семейства, – доматина, который распоряжался самоуправно, назначал работы каждого дня, разбирал ссоры и так далее. Кроме того назначали доматину, которая занималась домашним хозяйством и распоряжалась женскою половиной семейства. Теперь общая нищета сделала почти ненужным этот обычай: распоряжаться нечем.

Напрасно некоторые из писателей усиливаются придать замысловатое происхождение морлакам; оно объясняется очень просто: по мере расширения круга владычества турок, на окраинах его являлись выходцы из различных славянских земель, бежавших от преследований религиозных и тиранства турок; эти новые ускоки являлись заклятыми врагами магометанства. К ним должно отнести и морлаков, которые образовались по преимуществу из сербов и босняков, из которых, может быть, часть бежала в горы Далмации еще после разгрома царства Сербского на Косовом поле, а другая важнейшая – в начале XV века. Ими, как заклятыми врагами турок, пользовались соседственные государства, особенно впоследствии Венецианская республика, для защиты своих владений; но этим и ограничивались их взаимные сношения: республика не раз предавала их одних на жертву турок. Вообще эти славянские племена на юге, подобно как русские на севере, служили главным оплотом, сдержавшим турок от общего разлива по всей Европе.

Происхождение слова «морлак» довольно трудно объяснить. Вук Караджич толкует по-своему этот темный вопрос: сербы православного исповедания, говорит он, называют обыкновенно своих римско-католических соплеменников «Шокац»; а эти последние называют православных «Валах» или «Влах». Отсюда слово МореВлах, или, наконец, Морлах, т. е. Влах, живущий у моря. Предоставляю читателю судить, в какой степени удовлетворительна такая этимология.

Глава IV

Печальное приключение. – Гравоза, гавань Рагузы, ее сады и цветущая долина Омблы. – Затруднительное положение греческих судов в Гравозе и приготовление к взрыву их. – Гулянье между Гравозой и Рагузой. – Нынешняя Рагуза и древняя. Время республики; причины продолжительного существования ее. – Вероисповедание. – Переезд от Рагузы до Бокко-ди-Каттаро сухим путем и морем.

Однажды