Справляться оказалось очень и очень непросто.

Без помощи матери и постоянных «вот малышу на фрукты» от родителей Виктора денег вдруг стало катастрофически не хватать даже на самое необходимое. Да и зарплату начали платить с утомительно регулярной нерегулярностью, спасибо еще, что хоть что-то платили. Со всех сторон только и слышалось: тут сокращения, тут половину сотрудников в бессрочные неоплачиваемые отпуска отправили. А уж цены росли с такой скоростью, что и регулярных-то зарплат ни на что не хватало.

– Верочка, ну погляди, сейчас всем трудно, время такое, тяжелое, все так живут. Мы все-таки с голоду не умираем, – успокаивал ее Виктор.

Но Веру ненавистные (как в нищем детстве!) бесконечные макароны приводили в бешенство. Вот за что, за что жизнь такую подлянку подстроила?! Конечно, ясно было, что в итоге все как-то устаканится, но время! Время-то утекает стремительно! Кожа уже не светится юной свежестью (да и какое там свечение, когда питаешься черт знает чем, а спишь вдвое меньше, чем надо бы), в углах глаз намечаются предательские морщинки (пока только у глаз, но это ведь дорога в одну сторону), губы теряют свежесть. Молодость уходит, а с ней – и красота, всегдашний верный помощник и безотказный инструмент. Вера вспоминала рано постаревшую мать и готова была биться головой об стену. Но что толку биться головой, это никогда не решало никаких проблем.

Потом это время вспоминалось Вере как одна сплошная ночь: черный провал кухонного окна, бледная серая пленка на остывшем чае, подтекающий кран – сантехников нет, деталей нет, да и денег на замену тоже не предвидится – сводит с ума неравномерностью падения капель. И бесконечные, как заоконная темнота, мысли: если смириться, если склонить голову перед грядущей старостью – безнадежно нищей старостью! – что будет с сыном? Счастливые дети бывают только у счастливых родителей! Это звучало издевательски, но в самом издевательстве была неподдельная правда.

Виктор бросался в разнообразные авантюры, продавал мифические компьютеры со склада в Челябинске (эту десятитысячную – не кот начихал! – партию компьютеров продавала тогда, кажется, вся Россия), начинал выращивать грибы-вешенки, распространял какие-то дикие таблетки для похудения – в общем, хватался за все подряд. Надежда на успех – ну теперь-то точно повезет! – каждый раз вспыхивала в нем, как тополиный пух, белые июньские сугробы которого так любят поджигать мальчишки, – бурно и кратко. Р-раз, и нет. Пару дней после очередного фиаско Виктор пил – чтобы снять стресс, – потом валялся на диване, обзванивая знакомых на предмет доступного заработка, а после все повторялось. Кое-какие деньги он добывать все же ухитрялся, и вместе с тупой, но непрерывной Вериной работой на самое необходимое все же хватало, с голоду не умирали.

В начале нового тысячелетия стало как будто полегче. Виктор, разочаровавшись в «молодых динамичных компаниях» и идее стремительного обогащения, пристроился на какую-то офисную должность с заработком хоть и невеликим, но стабильным. Эх, пропала жизнь, ни за что пропала, загубили страну и народ загубили, сокрушался он каждую субботу, открывая бутылку. Набравшись, рычал на Веру, мол, если бы не ее придирки, была бы у них нормальная семья. В воскресенье похмелялся, в понедельник с больной головой плелся в свой надоевший офис.

Вера, не особо вслушиваясь в мужнины претензии, потихоньку работала, набиралась опыта, в надежде на лучшее следила за объявлениями о вакансиях, рассылала резюме. Получив приглашение в фирму Андрея – известную, стабильную, надежную, – она поняла: наконец-то. Вот он, шанс. Возможность подняться на другой уровень, достичь если не богатства, то обеспеченности и, быть может, если все сложится удачно, даже расстаться с почти спившимся уже Виктором. Почему она не развелась раньше? Дурацкий вопрос. Развестись-то не проблема, но куда потом деваться с сыном-школьником на руках? Разменивать убогую двушку в панельной девятиэтажке? Смешно. А солидная должность в приличной компании – это возможность обеспечить себе и сыну ту самую независимость.

Ни на что больше Вера, по правде сказать, не рассчитывала. Заводить романы на рабочем месте – это такая пошлость. Хотя – уж перед собой-то можно не врать, – глядя в зеркало, она иногда едва не выла в голос: ведь я ж молодая еще! Мне ж любить хочется! А кого? Этого? Она косилась на сопящего после возлияний мужа. Ведь была же любовь, а? Ведь точно же – была! Куда все подевалось? И что теперь – крест на себе поставить? В тридцать-то с небольшим.

Поэтому сказать, что, отправляясь на новую работу, Вера ни на что не надеялась, не совсем верно. Рассчитывать не рассчитывала, а надеяться ей никто не запрещал. Женщина она или кто? Красивая, между прочим, женщина. Вот только стала уже об этом забывать.

Новая работа – новая жизнь, почему нет?

Она собиралась на первое в этой самой новой жизни совещание так, как не собиралась даже на свадьбу: костюм (единственный по-настоящему приличный, подруга-портниха сшила), самая официальная из всех блузок, классические туфли, свежий маникюр с бесцветным лаком, прическа… с прической было мучение. Вера перебрала чуть не десяток вариантов: зачесывала, закалывала, распускала, перечесывала, укладывала то так, то эдак. Все ей казалось то слишком легкомысленно, то простонародно, то банально, то вульгарно. Даже сын, которому в его подростковом возрасте на все эти тонкости было плевать, и тот удивился:

– Мам, ты на свидание, что ли, собралась?

– Нет, сынок, – Вера чмокнула его в макушку, он привычно увернулся, мол, большой я уже для этих телячьих нежностей, – на работу.

– А чего так наряжаешься? – Он скривился.

Вера вздохнула:

– Работа новая, очень приличная, надо сразу произвести впечатление.

Впечатление она произвела, ничего не скажешь. Народ шушукался и косился так, что в груди ворохнулось давно забытое ощущение собственной неотразимости. Жизнь-то продолжается, вздохнула тихонько Вера, чувствуя, как пересохло вдруг в горле. Глава компании упорно на нее не глядел – вот не глядел, и все тут.

Когда она все же поймала его взгляд – ох, мама моя дорогая! Глаза у него были темно-карие, почти черные, это ж омут какой-то, а не глаза! Как взглянет – под ложечкой сразу сладко и холодно становится. И что тут прикажете делать? К счастью, Андрей Александрович вел себя предельно корректно: «на ковер» не вызывал, не навязывался, вообще как будто забыл о Верином существовании. Только на «паркетах» так же, как в первый раз, упорно на нее не смотрел.

Когда секретарша Ольга сообщила ей о командировке – в Дрезден, подумайте только! – Вера испугалась. Вроде все ясно, и надо бы радоваться, но радоваться почему-то не было сил. Вопреки своему имени она давно уже не верила, что в ее жизни еще будет свет, будет радость, будет любовь. Надеяться – надеялась, но ни любви, ни вере в ее жизни как будто уже не осталось места. А надежда… надежда, как известно, умирает последней.

Перед поездкой Вера не спала почти всю ночь. Только когда в окно начал заглядывать бледный юный рассвет, вдруг пришло решение: ничего не будет. Ни веры, ни любви, ни надежды. Будет легкое, ни к чему не обязывающее командировочное приключение. Маленький праздник. Имеет она право на маленький праздник? Вера приготовилась делать вид, что все в ее жизни в полном порядке, а Дрезден – просто приключение. Она почувствовала себя Одри Хепберн в «Римских каникулах» – и провалилась в сон.