Я слушал его тихий, успокаивающий голос, подвергаясь его исцеляющему воздействию. Возможно, он опять использовал одну из своих практик управления и направления сознания, но я почувствовал, что готов снова довериться ему.

– Но сначала мне нужно выйти отсюда? Так? – я вопросительно посмотрел в глубокие спокойные глаза Джонатана.

– Твой отец позаботится об этом. Он уговорит девушку не возбуждать против тебя дело. Процесс, конечно, запущен и шумиха поднялась немалая, но, если она пойдет на мировую, то обойдется без срока. Не давай пока никаких показаний. Нам нужно дождаться версии ее адвокатов, а только потом сможем подтвердить или опровергнуть…

– Я не могу, Джон, – резко выкрикнул я. И он успокаивающе положил руку на мое плечо.

– Девушка в порядке. Ее скоро выпишут. Я узнавал, и мне сказали, что тяжелых повреждений не было.

– Я не знаю, что делал с ней, – закрыв глаза, я отвернулся, не в силах смотреть в глаза человеку, который многократно предупреждал меня. – Я не помню.

– Совсем? – осторожно спросил Джон. И я кивнул.

– Последнее воспоминание, это… как я связываю ее. А потом – полный ноль.

– Полицию помнишь?

– Да. Это… да. Смутно. Я очнулся еще, когда все тихо было. Лекси… – я сглотнул, произнеся имя, которое теперь казалось чьим-то чужим, из другой жизни, незнакомым. – Ее голова лежала на моих коленях, она смотрела на меня. А я не понимал… что, что случилось. Почему она так выглядит. Черт, я никогда не забуду, как она на меня смотрела. Никакой ненависти, страха или боли. Она почувствовала, что я вернулся, и в ее глазах была любовь, черт бы ее побрал. Она прошептала мое имя с нежностью и облегчением, словно не я… не я сделал ее такой… Джон, ты меня обманываешь. Она не в порядке. Я своими глазами видел. И я хочу знать, пусть она скажет, я должен заплатить за каждую ссадину на ее теле. Чёрт возьми, Джон… – я скинул его руку со своего плеча и упал на бок, уткнувшись лицом в подушку. – Уходи, не смотри на меня. Не нужно.

И Джон ушел, оставив меня наедине с разбитым сердцем и муками совести. Когда через три дня он вернулся, я все еще был не в себе. Адвокаты Лекси хранили молчание, а я снова и снова изнурял свою память безуспешными попытками вспомнить, что происходило между мной и Лекси в закрытой зеркальной комнате. Следствие изъяло содержимое камер, которые были натыканы, как по всему дому, так и в зеркальной комнате. Но они нашли только грязную сцену в гостиной, потому что перед тем, как… Я отключил камеры в нашей с ней темнице.

– Узнаешь? – Джон протянул руку, и я увидел футляр для музыкального инструмента. Губы дрогнули в циничной улыбке.

– Издеваешься? Какого хрена ты мне приволок скрипку?

Джон подозвал охранника и попросил его снять мои наручники. Меня сковывали, чтобы я не нанес себе физический вред. Кучка идиотов, я не самоубийца.

– Давай, попробуй, Джейс. Ты ничего не теряешь.

Я отрицательно тряхнул головой, но скрипка так и притягивала взгляд. Немыслимо, мои руки двадцать с лишним лет владели только мячом. Потирая свои запястья, я невольно пошевелил пальцами, как бы перебирая струны. Я помнил… черт.

– Держи. – Джон протянул мне инструмент, и я взял. Сам не поверил, что сделал это.

Я знал, как держать ее, как управлять смычком, как наклонять голову и какой звук получится, если нажать в самом основании, большим пальцем… Мои грубые руки, привыкшие к агрессивной игре на стадионе, бесконечным дракам и дебошам, без всяких репетиций, вспомнили, что способны творить нечто чудесное удивительное и хрупкое… Неужели это было во мне всегда?

– Ты поедешь со мной? – спросил Джон, когда я закончил и отложил инструмент в сторону. Я тяжело и взволнованно дышал, совершенно потрясенный и почти счастливый.

– Да, Джон. Я поеду, – кивнул я.

– Тогда, собирайся. У тебя слушание дела прямо сейчас. Александра Памер согласна на примирение сторон, – произнес Джонатан, убирая скрипку обратно в футляр. Все радостные эмоции мгновенно покинули меня, и я снова окаменел.

– Сейчас? Почему она согласилась? – натянутым от напряжения голосом, спросил я. Все мои чувства были слишком хаотичны и нестабильны, чтобы их можно было подвергнуть анализу. Я на самом деле боялся выходить из камеры, потому что не чувствовал себя готовым к встрече с агрессивным миром вне стен, к которым я привык. Мальчик, внезапно оживший, разбитый, уничтоженный болью, насилием и страданиями, преданный и брошенный, не находил в себе сил выйти из своей тюрьмы и посмотреть в лица тех, кто знал, или мог знать, или догадывался…

Я четко помню, почему уцепился за идею Джона увезти меня. И это был единственный выход, единственная возможность – никогда не видеть отца. Я ни в чем его не обвинял, но он знал…. И этого оказалось достаточно, чтобы покинуть город.

– Ей, как и тебе, не нужна шумиха, Джейс. Александра хочет уехать в университет и приступить к учебе. Здоровое желание, правда? – Джон вопросительно посмотрел на меня. Я прошёлся вдоль своей камеры. Всего несколько шагов.

– Я увижу ее? – тихо спросил, разглядывая свои руки.

– Нет. Ее интересы будут представлять адвокаты. Девушка выдвинула требование о судебном запрете на приближение, сроком на три года. От компенсации она отказалась, и настаивать мы никак не можем.

Я стоически выслушал слова Джонатана, задумчиво изучая свои пальцы, которыми сжимал ее хрупкую шею. Как одни и те же руки способны убивать и творить музыку? Как?

– Три года… – пробормотал я. – Три года я не узнаю, что происходило… там. Не узнаю, что я сделал. И как она вынесла все это. Чуть не убил ее. Держал под прицелом. Но не из ненависти. Тогда я не видел другого выхода для нас. Мне хотелось остаться с ней, навсегда. Я думал, что не смогу жить, вспомнив весь этот ужас. А без нее… все теряло смысл. Даже смерть.

– Но ты не выстрелил, – осторожно подтолкнул меня Джон.

Я поднял голову, горько улыбаясь.

– Нет. Я не смог. Моя любовь, какой бы больной она не была, пересилила эгоизм. Я не имел права забирать ее собой, даже, если она хотела этого. А она хотела. Ее глаза молили об избавлении. Мы слишком устали от этой агонии. Мы оба. Я превратил нашу жизнь в ад, отравил нас, и должен был заплатить сам. Один. На самом деле, я был настолько нестабилен, что смутно сознавал происходящее. Я стрелял в отражение, но видел там не себя. Человек в капюшоне. Чудовище. Насильник. Маньяк. Я убил того, кто двадцать четыре года назад убил меня. – Мой голос изменился, сломавшись, натянув что-то внутри меня до болезненных ощущений. – Почему я превратился в него, Джон? Как можно стремиться стать тем, кто когда-то разрушил твою жизнь и разум?

– Ты не он, Джейсон. И никогда им не был, – твердо произнес доктор Риксби. – А теперь тебя ждет другая жизнь, в которой больше не будет темных комнат с зеркальными стенами и желаний причинить боль.

– Джейсон… Джейс. Вставай. – сквозь туман до меня доносится смутно-знакомый женский голос. Я позволяю себе вырваться из неспокойного и неглубокого сна, раскрывая глаза навстречу солнечным лучам, но, к изумлению, вижу лицо Меган, вдовы моего отца.