Сантомауро сидел за столом, спиной к большому окну с видом на площадь. Окно было плотно закупорено, потому что в кабинете работал кондиционер. За окном, на площади, мельтешили голые спины, руки, ноги, а внутри стоял такой холод, что выжить без пиджака было бы, наверное, трудно.

Увидав Брунетти, Сантомауро не встал, не улыбнулся и даже не поздоровался. Он был одет в строгий серый костюм и белоснежную рубашку с темным галстуком. Взгляд его больших голубых глаз был прямой и честный. Несмотря на середину августа, он был по-зимнему бледен: трудящиеся на ниве закона не ведают отпусков.

— Садитесь, комиссар, — сказал он. — Что привело вас ко мне?

С этими словами он повернул немного вправо стоявшую на столе фотографию в серебряной оправе, чтобы лучше видеть Брунетти и чтобы Брунетти мог ее рассмотреть. Там была женщина возраста Сантомауро и двое молодых людей, похожих на Сантомауро.

— У меня много вопросов к вам, Avvocato, но хотелось бы начать с Лиги по защите нравственности, — ответил Брунетти, садясь на стул.

— Боюсь, что вынужден буду переадресовать вас к моему секретарю, комиссар. Мое участие там чисто номинальное.

— Я не вполне вас понимаю, Avvocato.

— Лиге всегда была нужна представительная фигура на должность президента. И я уверен, что вы уже выяснили, что мы, члены правления, не можем реально повлиять на те или иные действия Лиги. Все находится в руках менеджера банка, который заведует счетами.

— В чем конкретно состоят ваши обязанности?

— Я только что объяснил, — Сантомауро слабо улыбнулся, — я — президент, номинальный глава. Поскольку я обладаю определенным положением в обществе, меня попросили занять эту должность.

— Кто вас попросил?

— Руководство банка, в котором находятся счета Лиги.

— Но если руководство банка заправляет в Лиге, то что же делаете вы, Avvocato?

— Я поддерживаю связи с прессой и с общественностью.

— Понятно. И это все?

— Дважды в год я встречаюсь с сотрудником банка, занимающимся счетами, чтобы обсудить финансовое положение Лиги.

— И каково же это положение, позвольте спросить?

Обе ладони Сантомауро легли на стол.

— Как вы знаете, мы некоммерческая, благотворительная организация, поэтому нам просто необходимо держаться на плаву. Пока мы справляемся.

— Что значит «справляемся»?

Голос Сантомауро стал еще тише и напряженнее.

— Нам удается собирать достаточные суммы, чтобы помогать нуждающимся, которые находятся на нашем попечении.

— А кто принимает решение о выделении помощи тому или иному лицу?

— Менеджер банка конечно же.

— Ну а квартиры в ведении Лиги? Кто ими распоряжается?

— Тот же человек, — сказал Сантомауро, едва заметно улыбаясь. — Правление всегда одобряет его решения.

— Ну а вы как президент, неужели не имеете права голоса?

— Нет, не имею. Я же сказал вам, комиссар, мое положение в Лиге носит чисто формальный, хотя и почетный, характер.

— То есть?

Прежде чем ответить, Сантомауро кончиком пальца снял со стола пылинку. Потом отвел руку в сторону и встряхнул, освобождаясь от пылинки.

— Как я уже говорил, я не могу вмешиваться в принятие решений. Это было бы некрасиво с моей стороны, потому что у меня много знакомых в городе и это могло бы быть расценено как попытка посодействовать чьей-либо наживе. Возьму на себя смелость утверждать, что остальные члены правления разделяют мои принципы.

— Понятно, — протянул Брунетти, даже не пытаясь скрыть скепсиса.

— Вам трудно в это поверить, комиссар?

— Нет, но кое-что другое мне кажется маловероятным, Avvocato. Однако я пока воздержусь от замечаний. А теперь вопрос, касающийся синьора Креспо. Вы распоряжаетесь его имуществом?

Брунетти сто лет не видел, чтобы мужчина поджимал губы, и вот теперь увидел, как Сантомауро сделал именно это.

— Я адвокат синьора Креспо и, само собой разумеется, распоряжаюсь его имуществом.

— И много он вам оставил?

— Эта информация разглашению не подлежит, комиссар, как вам должно быть известно, поскольку вы изучали юриспруденцию.

— Ах да, и характер отношений, я полагаю, какими бы они ни были между вами и синьором Креспо, тоже разглашению не подлежит?

— Вижу, что диплом вам дали не зря, — ухмыльнулся Сантомауро.

— Скажите, а документы Лиги, ее финансовая документация, уже поступили в полицию?

— Вы так говорите, будто вы — не полиция, комиссар.

— Где документы?

— Да у вас, комиссар. Сегодня утром моя секретарша сняла копии.

— Нам нужны оригиналы.

— Вы их получили, не волнуйтесь. — Сантомауро снова улыбнулся. — А копии я оставил себе — на случай, если у вас там что-нибудь потеряется.

— Какая предусмотрительность, — восхитился Брунетти, но без улыбки. — Ну что же, не буду больше отнимать у вас время. Я понимаю, как высоко, должно быть, ценится время при вашем положении в обществе. Но напоследок всего один вопрос. Скажите, кто этот банковский служащий, который заведует счетами Лиги? Я хочу поговорить с ним.

Сантомауро улыбнулся во весь рот:

— Боюсь, это невозможно, комиссар. Видите ли, счета Лиги всегда находились в ведении покойного Леонардо Маскари.

Он вернулся в полицию, удивляясь, с какой наглостью Сантомауро повесил всех собак на Маскари. Вероятно, он был уверен, что в банке уже подправили как надо документы, что люди уже забыли или побоятся рассказать правду о том, кто отвечал за эти счета, что убийства Креспо и Маскари никогда не будут раскрыты.

В квестуре ему сказали, что Банк Вероны и Лига выдали свои бумаги явившимся за ними полицейским и сейчас трое сотрудников налоговой полиции их изучают, чтобы определить, кто обслуживал счета, на которые перечисляли арендную плату, и другие, с которых списывали суммы на благотворительность.

Брунетти хоть и знал, что делу нисколько не поможешь, если стоять у людей над душой, пока они работают, но его неодолимо тянуло к кабинету, где сидели налоговики, хотелось постоять хоть за дверью. Чтобы отвлечься, он нарочно выбрал ресторан в Гетто и пошел туда обедать, хотя путь туда был неблизкий, и это в самую жару. Когда он вернулся, был четвертый час, его пиджак промок насквозь, а туфли словно приплавились к ногам.

Не успел он стянуть пиджак, как явился Вьянелло.

— Я сейчас проверял список тех, кому Лига выписывает чеки, — без предисловия начал он. Брунетти понял, что Вьянелло чует след.