Добрый Батюшка Род разубеждать его не стал…

Он тоже смеялся над произошедшим, нисколько не сожалея.

Тот, который больше всех пострадал, из третьего города, который тоже имел меч, как у человека из второго города, был из краев и времен таких далеких, что и объяснить толком не получилось откуда. Место на карте он показать не смог, был в том месте океан-море синее. И насколько Манька и Борзеевич помнили, сроду там никакой земли не было. А по человеку выходило, что была земля. Он даже расстроился, разглядывая карту. Имя у Дьявола было непроизносимое, но сокращенно уже тогда его звали Ра. Когда Манька объяснила, кто такой Дьявол, и как объективно его рассматривают люди, он засмеялся и тоже стал называть его Дьявол, сразу согласившись с нею.

– Да, Да-Я-Вол, ты поразил меня, но я не жалею! – сказал он, обратившись к Дьяволу, и гордо добавил: – И если бы я снова шел по тому городу, я поступил бы точно так же, чтобы та женщина и двое ее детей – спаслись!

Борзеевич внимательно посмотрел на него, покачав осуждающе головой. Манька, усмехнувшись, ткнула его в бок, кивнув на благородного индейца, но Борзеевич с отсутствующим взглядом отмахнулся, словно, как Дьявол, умел быть в другом месте – и был не с ними, а там, в проклятом городе на седьмой горе.

Спутники не только рассказывали, как попали каждый в свой город, как нашли сокровища и лампу, как услышали вопли жителей и не прошли мимо, но печально поведали, как жители города отказались исполнить вторую часть договора: принести им поесть, омыть ноги и отдать все, что унесли вампиры. Неведомая сила убивала их на глазах всего города, и ни один из них не смог подняться – и каждый остался жив лишь благодаря тем, кто все же вспомнил об условии. Все трое смеялись, вспоминая, как жители прятали свои сокровища в подвалах, в хлеву, и даже в навозе. И пытались бежать, обзывая друг друга, прятались, или готовили угощение для дорогих гостей. И как никто не смог выйти из города, вынося сокровища на себе, кроме людей, которые уходили из города голыми через площадь. И как пришли вампиры и люди встречали их хлебом-солью, думая, что те пожалеют их.

Маньке было не до смеха. Она ужасалась и удивлялась, что после всего, что с ними произошло, они не требуют у Дьявола сатисфакции. Ирония судьбы исключила их из жизни на многие тысячи лет.

А еще ей снилось, что пока они насыщались, жители города обмывали ноги ее товарищам, несли и несли вкусные угощения, так что ими была уставлена уже вся улица. И груды золота и драгоценностей росли и росли, и была та куча выше и больше всех сокровищ, которые они видели в трех городах, если сложить их вместе. Люди отдавали не только то, что забрали вампиры, но кто что имел. И каждый житель Проклятого города просил ее спутников стать им правителями. А потом, наотрез отказавшись уйти из города, потому что это был их город, вооружались живой водой – ее брали из колодца, в который вылили воду из пластиковой бутыли, оставив чуть-чуть и снова наполнив до краев, и веточками неугасимого полена, втыкая их у порога. Самую толстую ветвь воткнули рядом с колодцем, и она росла и росла на глазах, как только житель исполнял условие.

На Маньку жители смотрели с удивлением и просили прощения, что не могут помыть ей ноги и отдать сокровища, чтобы она взяла их с собой. Она была для них призраком.

Кто-то пытался ее пощупать…

Поздно вечером на город напали вампиры – и началась жестокая битва…

Маньку вампиры не видели, ее как бы не было с ними. Она ничем не могла помочь ни людям, ни своим товарищам. Но ее и не просили, справлялись сами. Вампиры не сразу поняли, что земля стала другой. И жители легко убивали их, связывая и бросая в огонь посреди площади, куда каждый принес уже свою маленькую веточку неугасимого поленьего дерева.

Тогда вампиры разбудили дракона о девяти головах. И пока один из товарищей, отвлекая дракона, рубил ему головы, которых сразу стало двенадцать, двое других достали в том месте, где она сидела, из земли черный каменный круг, шутя преломив его в нескольких местах одними лишь словами-загадками.

Как только черный каменный круг был сломан, дракон о девяти головах рухнул и превратился в пепел…

Битва на этом закончилась.

А потом, когда наступил рассвет, часть жителей, пока другая рушила дворец бывшего правителя, повязанного с вампирами, разбирая его на камни и вытаскивая на свет вампиров, сумевших уйти от возмездия, свезли драгоценности в богатый дом, который был куплен ее товарищами, чтобы им было где жить и править своим народом.

Потом они с грустью прощались. Каждый ее спутник пожал ей руку, но только условно, потому что Манька в их времени была чуть больше, чем они в ее, но все же, по большому счету, ее с ними не было.

А жаль, ей там нравилось. И Борзеевичу нравилось, тем более, что каждый просил его остаться. Но Борзеевичу пришлось отказаться. Он был не из их времени. А, может, из их, но себя в том времени он совсем не помнил. Тем более, что Дьявол во всеуслышание заявил, что такой старичок есть и у них, только еще не успел оборзеть и состарится, был простеньким и незамысловатым, не катил горошины людям в глаза, а знал столько, сколько Борзеевич, наверное, уже никогда знать не будет.

Даже в Манькином сне Дьявол сумел посмеяться над страшно обиженным стариком, за которого она обиделась. Дьявол сразу сделал удивленные глаза и напомнил, что без Борзеевича она в горах останется одна, и что избы, если не вернутся вместе, ни за что не поверят, что он живехонький, не простят предательство, и что людям в ее времени без Борзеевича будет совсем худо.

Конечно, ей не хотелось расставаться с Борзеевичем. Он, как Дьявол, был не добрый и не злой – он был Друг.

Пока они прощались, жители толпились рядом и смотрели так, будто старались ее запомнить навсегда…

А когда города коснулся луч солнца, она проснулась…

Борзеевич уже проснулся и сидел, завернувшись в одеяло, тараща глаза во все стороны. Ветка неугасимого полена была воткнута там, где ее воткнули с вечера, бутыль с живой водой оказалась полной, а колодец, который она видела во сне, пропал. И города на месте не оказалась. Они сидели среди камней и снега, а вокруг завывал беснующийся ветер, и не будь скалы, которая защищала их от ветра, их бы сдуло.

Как только Манька открыла глаза, оба одеяла на глазах стали ветшать, быстро обратившись в прах. Сразу стало холодно. Пришлось быстренько искать убежище.

Пока завтракали, вернулся Дьявол. Он был довольный, в глазах прыгали веселые искры. Манька и Борзеевич его доброго, заряженного оптимизмом настроения не разделяли, расстроившись, что ничего из того, что съели ночью, в желудке не осталось. Маньке непременно хотелось что-то сказать Дьяволу по этому поводу, язвительное, в грубой форме, но она сдержалась, вгрызаясь зубами в железную краюшку. Наверное, ей тоже следовало порадоваться за спутников, без которых сразу стало скучно, за город и его жителей, но впереди маячила такая высокая девятая гора, которой все покоренные не годились в подметки, что ее собственный настрой остался где-то под плинтусом.