– Куда? – изумился Леонид.

– Да на кладбище. Порыдать на могиле. Что-то мне все больше кажется, что у нее нервный срыв. Вон и Ася говорит – неадекватное поведение, да и мне она странной показалась. Может, у нее крыша съехала на почве горя? И беременная к тому же.

– На кладбище? Это идея! Я могу узнать, где он похоронен! Спасибо! Огромное спасибо! Вы меня так поддержали! Скорейшего вам выздоровления! Простите, что…

– Да чем же я вас поддержал? Скорее – наоборот, – удивился Сергей и крикнул в спину убегающего Большакова: – Сообщите, когда найдется, ладно?

Покачал головой и потянулся к мобильнику – надо же рассказать Асе всю эту дикую историю! Вот «олигарх»-то влип! Но на кладбище «олигарху» ехать не пришлось – жена нашлась дома. Когда Большаков, задыхаясь от волнения и спешки, ворвался в спальню Дарьи, она сидела на полу – увидев мужа, на четвереньках побежала в угол и скорчилась там: промокшая, грязная, с разбитой коленкой и порванными колготками, с размазанной по лицу косметикой… Скорчилась и зарыдала:

– Не трогай, не трогай меня! Я больше не буду! Только не трогай…

Большаков устроил Дарью в самую дорогую частную лечебницу и каждый день ездил навещать. Первое время Даша много спала, и он, постояв немного около ее постели, вздыхал и уходил опечаленный. Врачи наговорили ему множество умных и не слишком понятных слов, объясняющих состояние жены, – Леонид понял только, что ребенок, слава богу, никак не пострадал во время почти семичасовых блужданий Дарьи по городу, из которых она мало что помнила, кроме автобуса, завезшего ее куда-то на окраину. Еще он понял, что причиной этого срыва явился страх – страх перед ним, Лёней Большаковым!

На самом деле Леонид Большаков вовсе не был никаким олигархом, хотя несколько миллионов сколотил – благодаря упорному труду и невероятному везению: удача всегда была к нему благосклонна. Не везло только в семейной жизни: все жены бросали его сами, не выдерживая безрадостного существования рядом с человеком, настолько зацикленным на бизнесе. Лёня плохо понимал, как надо обращаться с женщинами, и Даша казалась ему незаслуженным подарком судьбы – яркая, талантливая, энергичная, сексуальная! И так же помешанная на театре, как он сам на компьютерных технологиях.

Большаков считал, что все устроилось просто прекрасно. Виделись они, конечно, редко, зато секс был потрясающий. Леонид с удовольствием расспрашивал жену про театральные дела; ему нравилось, что Дарья не тянет из него деньги на пустяки, сама решает свои проблемы, что ее не нужно развлекать; нравился сложившийся между ними легкий, слегка насмешливый стиль общения. Они всегда немного поддразнивали друг друга, и оба слегка играли: он – строгого мужа, крутого парня, она – послушную, но иногда капризную жену… Так ему казалось. И вот вам, пожалуйста, – она его боится! Почему?! Что он такого сделал?! Большаков не сразу понял, что дело вовсе не в нем, а в самой Дарье. Страх жил у нее внутри всю жизнь и теперь выплеснулся такой мощной волной, что чуть было не сокрушил их брак.

Наконец Лёня застал Дашу бодрствующей – она сидела на кровати, свесив ноги, и смотрела в пол. Он разволновался, понес какую-то чушь про погоду, потом замолчал и просто смотрел на ее бледное, чуть опухшее лицо с тенями под глазами. Даша медленно перевела на него пустой взгляд и так же медленно произнесла:

– Я страшная, да?

– Нет, ну что ты, – забормотал Леонид. – Ты прекрасна, как всегда. Хочешь яблочко? Или мандаринку? Очистить тебе?

– Ну очисть…

Большаков отколупал оранжевую шкурку и подал Даше несколько долек, она понюхала, потом положила в рот.

– Новым годом пахнет. Сладкий. Я не хочу оставаться тут на Новый год.

– Детка, ты уже будешь дома к тому времени, ну что ты!

На самом деле он не знал, когда Дашу выпишут, но решил, что в любом случае заберет ее домой. Надо елку нарядить, вот что! За все время брака они еще ни разу не ставили елку: вроде как ни к чему – оба взрослые. Он выберет самую большую! Большаков представил, как Дарья, сидя под елкой, разворачивает подарки, и умилился. Точно, он так и сделает. Леонид осторожно погладил Дашу по голове – волосы спутались, отросшие корни волос были совсем темными…

– Давай я тебя причешу? – нежно спросил он, глядя в ее несчастные глаза. Взял щетку и стал осторожно расчесывать длинные волосы.

– Можно я постригусь? – вдруг спросила она. У Лёни сжалось сердце:

– Дорогая, зачем ты спрашиваешь? Ты можешь делать все, что тебе хочется. И всегда могла. Ну вот, теперь порядок. Хочешь, косу заплету?

– Ты умеешь?

– Умею. Даже французскую умею. Я заплетал сестренке. Она на восемь лет моложе. Мама всегда занята была, я Анютку в школу собирал, провожал. Обедом кормил.

– А папа?

– Папы у нас не было. И мамы уже нет.

– А Анютка?

– В Америке живет. У нее все хорошо.

– У меня папа был. И мама. И сестра с братом. Вообще-то, и сейчас есть, только… Мы не видимся. Мама всегда пироги пекла к Новому году. С капустой, грибами. Еще такие плюшки с корицей…

– А почему вы не видитесь?

– Я – паршивая овца. Отрезанный ломоть.

– Хочешь, мы напечем пирогов к празднику?

– Мы с тобой?!

– А что? Думаешь, не справимся?

Даша повернулась и уставилась мужу в лицо:

– Почему мы раньше никогда не разговаривали, как люди?

– Не знаю. Не получалось как-то.

– Ты ведь не делал этого, да?

Большаков сразу понял, о чем она спрашивает.

– Нет, не делал. Я и не знал про… Про его существование.

– Не знал… А что теперь? Когда знаешь?

– Да ничего. Сейчас главное – тебе поправиться. Потом поговорим об этом, хорошо?

– Когда – потом? Когда будет ясно, чей ребенок?

– Мне все равно, чей ребенок.

– А если родится темнокожий?

– Какой родится, такого и любить будем. Не переживай.

– Ты что, не станешь со мной разводиться?!

– Да я вообще-то не собирался. Но если ты не хочешь со мной больше жить… Все равно, лучше развестись после рождения ребенка, чтобы я мог вам помогать на законных основаниях.

– А театр? Ты как с ним поступишь?

– Театр – твой. И квартира, и машина. И алименты будут. Ты что, думала, я тебя голой и босой на улицу выгоню? С ребенком?

Даша вдруг легла, отвернулась к стене и накрылась с головой одеялом. Потом выглянула и сказала жалобно:

– Ты иди сейчас, ладно? Не обижайся, пожалуйста.

– Я не обиделся. – Большаков нагнулся и поцеловал ее. – Отдыхай, дорогая. Все будет хорошо, я тебе обещаю.

Когда Дарья увидела елку, стоящую в зале – под потолок! – у нее стало такое выражение лица, что Большаков чуть не заплакал.