Я и сам попадал в завалы каждые несколько дней, но, к счастью, мне каждый раз удавалось прокопать путь наружу. Но далеко не все были такими везучими. Метис, тот самый, который наставлял меня насчёт рудничных порядков, сгинул под обвалом в первую же неделю.

Когда пыль оседала, мы возвращались к месту взрыва с кирками, лопатами и двуручными молотами — дробить, отгребать и засыпать породу в корзины.

Поскольку эта работа была особенно тяжёлой и напряжённой, взрывные команды кормили не только бобами и тортильями, но и через день давали мясо. Но сколь ни были велики все эти тяготы, я со временем сумел к ним приспособиться. Можно сказать, что они только закалили меня, испытав на прочность мои жизненные силы и развив мускулатуру до такой степени, что теперь уж ни один кабальеро не принял бы меня за благородного бездельника.

Владельцы рудника использовали самый простой способ добычи — найдя жилу серебряной руды, рабочие прокладывали туннель, следуя всем её изгибам и поворотам, зарываясь всё глубже в гору. Где было серебро, туда следовали за ним и люди.

Обычно я уходил под землю до рассвета и выходил после заката, так что постепенно отвык от настоящего солнечного тепла и дневного света. Вечный мрак и изматывающий труд составляли теперь весь мой мир. Я так уставал, что у меня не оставалось сил даже думать, и это было благом, ибо позволяло не вспоминать о страшной участи дона Хулио и его семьи.

Однако, едва приспособившись к изматывающему циклу: работа, еда, сон и периодические избиения, — я стал думать о побеге. Разумеется, было понятно, что, скорее всего, такая попытка закончится смертью, но это не имело значения. Единственное, что меня пугало, — это возможность оказаться погребённым в безымянной могиле, в недрах горы, так и не отомстив за дона Хулио.

Само собой, лёгких способов побега не существовало. О том, чтобы вырваться отсюда силой, одолев стражу, не приходилось и мечтать, однако я упорно размышлял, искал возможности, и вот однажды передо мной забрезжил свет надежды. Причём забрезжил в буквальном смысле. Заложив заряд, я укрылся в ожидании взрыва в заброшенном, выработанном туннеле и вдруг приметил в скальной стене тонкую, с ноготь, трещину или щель, сквозь которую едва заметно пробивался снаружи свет.

Но как мог свет проникнуть в подземелье, находившееся в сотнях футов под земной поверхностью?

Моё изумление не укрылось от Гонсало, и он загоготал.

— Небось думаешь, это колдовство, a, marrano?

— Не знаю, что и думать, — признался я.

— А весь фокус в том, что щель пронизывает скальную стену. Насквозь. Протиснись сквозь неё, тут всего каких-то десять футов, и ты окажешься над рекой. Я тебе вот что скажу — попробуй. Если пролезешь в эту трещину, отпущу.

Он хохотал очень долго и громко, а я думал, что в один прекрасный день не только проделаю себе путь наружу, но и удавлю Гонсало его собственным бичом. В этом я дал себе клятву.

Казалось, эта ниточка света ничего не сулила, однако я о ней не забыл. В этом, возможно, тоже сказалась школа дона Хулио — он учил меня смотреть на физические явления с практической точки зрения, а когда я разглядывал эту трещину, свет напоминал мне о том, что снаружи меня ждёт свобода.

Вопрос лишь в том, как пролезть в щель.

Разумеется, о том, чтобы проломить десяток футов камня киркой, не могло быть и речи. Мне следовало найти способ расширить трещину мгновенно, и, как пожизненно осуждённый, я такой способ знал. Чёрный порох!

Трещина уже существует. Она сквозная. Значит, надо заложить туда достаточно пороха, чтобы при взрыве щель расширилась. Взорвав ко всем чертям эту проклятую гору, я открою себе путь наружу... если, конечно, гора не обрушится мне на голову.

Разумеется, раздобыть порох не так-то просто. Взрывчатка хранится в особом помещении, без окон, за запертой железной дверью. А для ведения взрывных работ выдаётся под строгим надзором надсмотрщиков, в малых количествах.

Так-то оно так, но когда я закладываю заряд в шурф, дураков надзирать за мной нету. Я остаюсь один, а значит, могу украсть щепотку и припрятать её где-нибудь на теле, а потом перепрятать. Так, по крупице, и накопится нужное количество. Конечно, в случае разоблачения меня ждёт жестокая расправа и мучительная смерть. Но попытка стоит риска: или я попытаюсь обрести свободу, или просто сдохну на этом проклятом руднике.

Месяц за месяцем, щепотка за щепоткой я похищал порох, слегка мочился на него, лепил из получившейся массы лепёшки и прятал их в заброшенном туннеле. Когда лепёшки высыхали, я крошил их, получая то, что дон Хулио называл маисовым порохом, ибо каждая крупинка была размером примерно с маисовое зёрнышко.

С каждым моим посещением заброшенного туннеля взрывчатки в трещине прибавлялось.

На всё это — кражу пороха, вылазки украдкой в туннель, заполнение щели — уходили те немногие силы, которые ещё оставались. И когда наконец пришло время действовать, я уже едва держался.

Я чувствовал себя сумасшедшим, ибо собирался осуществить то, что сам же считал практически невыполнимым.

Кроме того, я попал на заметку к Гонсало. Все эти мои отлучки приводили к участившимся опозданиям, и хотя в шахте я относился к числу самых крепких, лучше других справляющихся с уроком работников, Гонсало терпеть не мог опозданий.

Когда я в последний раз появился позже положенного, он ударил меня по голове рукояткой плети, да так, что у меня в ушах зазвенело, и заявил:

— Ты мне надоел, marrano, и я решил преподать тебе урок. Сегодня тебя выпорют у столба, да так, что сами инквизиторы, с которыми ты имел дело, покажутся тебе ангелами милосердия. Ручаюсь, после этого ты навсегда забудешь об опозданиях — если, конечно, выживешь.

Ну что ж, судя по всему, судьба решила за меня: или сегодня, или никогда.

Остаток смены надсмотрщик не выпускал меня из виду — куда бы я ни шёл, что бы ни делал, следовал за мной, словно тень. А когда время смены истекло, лично повёл меня назад, придерживая за локоть.

Как только мы поравнялись с моим заброшенным туннелем, я остановился и повернулся к Гонсало.

— Осмелюсь попросить вас об одной милости, — промолвил я как можно более жалобным голосом, униженно опустив глаза.

Мне нужно было удостовериться, что мы одни. Вообще-то Гонсало всегда покидал шахту последним, и сейчас он непроизвольно огляделся, высматривая отставших. Но последний в колонне работников уже исчез за поворотом. Мы остались вдвоём.

— Ты не имеешь права ни о чём просить, marrano! — прошипел надсмотрщик, снова хватаясь за плеть.

Наконец-то уроки фехтования, которые давал мне Матео, принесли плоды. Я отбил удар двуручным рудничным молотом, железное навершие которого расквасило ему нос, схватил Гонсало за горло и, затащив в заброшенный туннель, шмякнул о стену, приговаривая: