— Хана русским! — прокомментировал боцман Свенельдсон. — Хорошо, что не нам.

02 марта 1940 г., полдень

Конец февраля и почти весь март были назначены экипажу Карла для стажировки на субмаринах. Это и было причиной того, что нынче он болтался в трюме «эмсмановской»[42]лодки тип II. Погода стремительно ухудшалась, субмарину начало болтать, брызги от волн долетали уже до вершины рубки, где в настоящий момент торчал юноша, и Карл очень надеялся, что штатный сеанс радиосвязи пройдет поскорее. Тогда лодка погрузиться, а под водой, оно сухо, тепло и не трясет от каждой волны.

— Капитан, радиограмма с базы, — в люке появилось встревоженное лицо Арндта.

Последние несколько месяцев друзья встречались, в основном, вне занятий. Карл и Отто перевелись к навигаторам, а Йоган заявил, что механика – это его семейное дело, и остался верен дизелям и электромоторам субмарин. Фредди Райс же, и вовсе, пошел в торпедисты.

И, однако ж, при распределении на практику приятелям выпал счастливый билет на одну лодку (счастливый билет носил погоны гауптбоцмана, но парни об этом не имели ни малейшего представления).

Командир принял листок с радиограммой, прочел и нахмурился.

— Если не везет, так вдребезги! — задумчиво произнес он. — Почти боевая операция, а у меня вместо второго штурмана и второго механика фенрихи.

Карл не обиделся, поскольку был с капитаном совершенно согласен. Заглянув в радиограмму через его плечо он успел прочесть ее текст:

«Всем. Англо-французский конвой с войсками вошел в Балтику через пролив. Предположительно движется в порты Турку и Хельсинки. Выдвинуться навстречу, совершать скрытное сопровождение до особых распоряжений. По обнаружению конвоя – доложить при первой возможности. При обнаружении эскортом действия на усмотрение командиров. Сеансы связи только при отсутствии опасности обнаружения, в 24:00. Запасная частота без изменений. Рёзинг».

— Рулевой, курс 195! — приказал капитан-лейтенант Мёле. — Верхнюю палубу приготовить к погружению!

Покуда матросы разряжали и снимали спаренный пулемет, убирали флагшток, закрепляли все, что можно и нужно закрепить, закрывали отверстия на верхней палубе, идущая на самом малом ходу субмарина совершила поворот и легла на заданный курс.

— Верхняя палуба готова к погружению! — отрапортовал первый вахтенный офицер.

— Геббельс, а вы почему еще тут? — удивленно воззрился на Карла командир. — Штурману, курс прокладывать, кто будет помогать?

Едва молодой человек спустился внутрь, как пришел приказ увеличить ход до десяти узлов, так что Карл мог радоваться – при таком ходе и таком волнении на море, стоящих на мостике офицеров окатывало уже не брызгами, а натуральными волнами, так что дождевики от промокания не спасали.

— …До жути наш тогдашний капитан любил охоту, — донесся до него голос Занге, одного из матросов, рассказывающего очередную байку, на которые он был неистощим. — Везде с собой ружье таскал. И вот, всплываем мы как-то у Кольского полуострова – как раз к русским, в порт Teplen`kiy шли, — а на берегу, над обрывом, стоит красавец-олень, и глядит в открытое море. Кэпа аж затрясло. Ну, ему быстро винтовку притаскивают, экипаж на палубу высыпал поглядеть, попадет или нет. И вот прицелился он, все дыхание затаили, и – бабах! Олень летит в море. А за ним, туда же, сани с мужиком.

— Ха-ха-ха! — Приготовиться к погружению! — раздался приказ Мёле, и Карл, остановившийся дослушать историю, поспешил к штурману.

Субмарина должна была уйти незаметно, так, чтобы ее курс не смогли отследить датские летчики. А то Бог их, этих датчан, знает. Вдруг сообщат французам или англичанам?

А на военно-морских базах Германии в это время ревели тревожные сирены, собирая экипажи на корабли. Флот готовился к выходу в море.

02 марта 1940 г., около двух часов дня (время берлинское)

— Товарищ Трибуц? — раздался в телефонной трубке хрипящий, от помех на линии, голос.

— Слушаю Вас, товарищ Кузнецов! — ответил командующий Балтийским флотом.

— Готовьте тяжелые силы флота к выходу в море для боевой операции, Владимир Филиппович. Англичане и французы вторглись на Балтику. Все суда под их флагами, находящиеся в наших портах или территориальных водах немедленно задержать. Силам подводного флота готовиться к неограниченной подводной войне.

02 марта 1940 г., половина третьего часа дня (время берлинское)

Вилко вели в танкопарк всем командирским составом батальона. Вернувшийся из поездки в штаб округа, куда его носило по каким-то своим комиссарским делам, Арсений Тарасович на КПП был радостно схвачен ухмыляющимися красными командирами, на глаза ему был повязан шарф, а на уши повешена лапша о ждущем его сюрпризе.

— Надеюсь, сюрприз хоть приятный? — пробурчал ведомый под руки Вилко.

— Более чем! — заверил его Бохайский. — Не знаю, конечно, понравится тебе или нет, но, по идее должно бы.

— Ой, и не люблю же я, Егор Михайлович, когда ты так начинаешь разговаривать, — пробормотал батальонный комиссар. — Обычно заканчивается это первостатейной гадостью.

— Гадостью? Я? Да как я могу? — возмутился комбат.

— Можешь-можешь! — заверил его капитан. — На своей шкуре проверял.

— Нет, вы посмотрите какая сволочь! — хмыкнул Бохайский. — Все пришли. Сымай повязку.

Арсений Тарасович Вилко повязку снял, поглядел на стоящие перед ним четыре бронированные машины, задумчиво потер подбородок, и хмыкнул.

— Интересная компоновка. И, позволь узнать, Егор Михайлович, шо це такэ?

— Это? Это, понимаешь, четвертая рота батальона. Новейшие машины – самоходные артиллерийские установки на основе твоего любимого танка Т-100, со стопятидесятидвухмиллиметровыми орудиями МЛ-20, носовым и двумя бортовыми пулеметами. «Богдан Хмельницкий» называются. Прислали с приказом о присвоении тебе очередного воинского звания – майор, — и назначением на должность командира роты, с сохранением должности батальонного комиссара. Так что изволь принимать роту под командование.

— Это кто ж порадел-то так?

— А есть такие товарищи Ворошилов и Кулик, — хмыкнул Бохайский. — Почитай, первый раз в жизни договорились без ссоры. И о том, какое имя машине дать, и о том, кого над ними командиром поставить. Так когда ты, говоришь, за звание проставляться будешь?