С его застывших губ свисает дрожащая струйка слюны.

— Я могу помочь тебе, брат. Могу исцелить твой разум.

Он все так же стоит, замерев в нерешительности. Будь я Корвидом, увидел бы сейчас, как раздваиваются в будущем его пути: один — налево, другой — направо. Он сейчас на распутье, древние называли это кризисом. Он волен выбирать, отступить или идти вперед. Я не могу вмешиваться. Малейший толчок вызовет такую бурю, которая сметет меня, словно ураган соломинку.

На кратчайший миг я осмеливаюсь поверить в него. Он смотрит на меня, и я вижу подтверждение моей догадки. Он затерялся в мире боли, забыть о которой удается лишь на время и убивая. Я знаю, что мои слова достигли той частицы его былой души, которая еще жива. Знаю, что он может услышать меня.

Так мы молчим вдвоем и в одиночестве где-то на развалинах Просперо — крошечное отражение битвы воли, что происходит сейчас по всей Галактике.

На миг я осмеливаюсь поверить…

— Колдун! — ревет он, и слюна брызжет с его губ. — Ты не можешь исцелить это!

Словно хищный зверь, сорвавшийся с копья, он издает вопль ярости и муки, мотая головой, рассыпая бусины пота с бронзовой кожи. Он сжимает огромные кулаки, и я знаю, что они скоро обрушатся на меня. Лицо искажено мученической гримасой, которая останется на тысячелетия, если я не сумею остановить его сейчас.

Он сделал выбор.

Я выкрикиваю вслух слова силы, позабытые мною до этого мгновения. Я слаб и изувечен в последнем бою, но разум надежно хранит то, чему научился за время долгих тренировок.

Я — Атенеец, знаток скрытых путей познания, и в Галактике есть другое оружие, кроме кулаков и клинков.

Мои оковы разлетаются, давая возможность двигаться. Я вскакиваю со стула, окутанный нестерпимым сиянием высвобожденного эфира, не обращая внимания на протестующий хруст переломанных конечностей.

Тогда он кидается ко мне, Пожиратель Миров, и в его воспаленных покрасневших глазах читается смерть. Я уязвил его самолюбие, обнаружив причину муки, и знаю, что теперь он не остановится, пока я не упаду замертво, а все стены в комнате не будут залиты моей кровью.

Но мы находимся в моем мире, источнике древней силы моего легиона, и сам прах Тизки усиливает мою власть над варпом. Я сильнее, чем он предполагает.

Он ревет, эта ущербная мерзость, и с топотом устремляется ко мне. Я принимаю вызов, и моя совесть — моя.

Я не могу его исцелить, значит, должен убить.

Ранее…

Арвида вовремя появился на месте высадки. Как раз чтобы увидеть, как трупы пилотов волокут по земле, оставляя глубокие борозды в стеклянной пыли. Чтобы рассмотреть, как к бортам модуля крепят подрывные заряды, чтобы услышать победный скрежещущий хохот берсерков, штурмовавших судно.

Вокруг пустого транспортника сгрудились двадцать семь Пожирателей Миров. Еще один лежал в пыли, в доспехе, пробитом из болтера. Кроме него погибли двое из Тысячи Сынов, оставленные стеречь корабль. У них не было ни единого шанса.

Арвида припал к земле, прячась за клубком из полурасплавленных балок в тридцати метрах от суденышка. На его глазах с братьев сорвали шлемы. И на незащищенные лица обрушился град ударов. Головы безжизненно мотались, превращаясь в результате бессмысленного избиения в месиво из крови и хрящей. Пожиратели Миров заходились смехом, радуясь каждому меткому удару.

Арвида отвернулся. Он был зол, но не на воинов Ангрона — это просто дикари, давным-давно не способные ни на что, кроме тупой работы кулаками. Его истинный гнев был направлен против Каллистона, того, кто привел их сюда вопреки его совету. Капитан всегда слишком верил в силу провидения. Сама мысль о том, что Магнус тоже способен ошибаться и примарх может оказаться отнюдь не безупречным лидером, казалась ему подобной анафеме. Хотя ясно, что все именно так. Им надо было оставаться в космосе, поискать выживших, а затем скрыться в глубинах Вселенной, чтобы прийти в себя. Просперо стал не более чем кладбищем.

Тем не менее многое оставалось неясным. Насчет Волков Просперо Арвида еще мог понять, но Пожиратели Миров — совсем другое дело. Действовали ли оба легиона заодно? Или против Тысячи Сынов выступили все остальные? Если да, то почему теперь? И для чего?

Пожиратели Миров стали сдирать со своих жертв доспехи, и началось настоящее осквернение мертвых тел. Безмятежная тишина наполнилась гиканьем и хохотом.

Арвида взглянул на дисплей шлема. Его отделение полностью погибло, значки воинов были неактивны. Он остался один на один с врагом, победить которого невозможно.

Самым безопасным было бы отступить, скрыться среди безмолвных улиц и подождать дальнейшего развития событий. Он знал, что скоро ему придется уйти, но бессмысленное варварство, свидетелем которого он стал, оскорбляло его высокоразвитое чувство собственного достоинства во всем, что касалось правил ведения войны. Его легион никогда их не нарушал!

Он встал из-за укрытия и единым слитным движением вскинул болтер. Прицелившись, увидел след, который выпущенный им заряд оставит в будущем, и испытал облегчение от несомненности убийства. Он нажал на курок, развернулся и метнулся обратно в темноту.

Арвида не видел, как капитан Пожирателей Миров рухнул на землю, как его шлем раскололся надвое от разорвавшегося внутри болтерного заряда. Но он слышал это. А затем — свирепые вопли и топот четырех дюжин ног, когда весь отряд ринулся на выстрел.

Он бежал, пригибаясь к земле, ныряя и увертываясь среди нагромождений взорванного железа. Шум погони, грубый и отвратительный, бился у него в ушах. Если его поймают, останется лишь мечтать о быстрой смерти.

Арвида прибавил ходу, заставляя тело бежать еще быстрее, едва замечая остовы зданий, пролетающих мимо в ночи. Он понимал, что тот выстрел был безрассудством. Даже глупостью.

И все-таки ему хоть на миг стало легче.

Его сила потрясает. Словно всеми способностями Астартес пожертвовали ради нее одной. Благодаря невероятной мощи этого могучего тела его кулаки двигаются так быстро, что их контуры кажутся размытыми. Он безоружен, но вряд ли это имеет значение: он привык уничтожать врагов голыми руками.

Он все время атакует, выискивает возможность пробить мою защиту. Я отбиваюсь, как могу, удерживая его на расстоянии тем, что бью по единственному уязвимому месту. Теперь я вижу его разум таким, каким он станет в будущем, — котел с кипящей и нескончаемой жестокостью. Крохотное оконце, через которое я увидел другого Кхарна, захлопнулось, осталась лишь эта изуродованная половина. Я могу и дальше продолжать в том же духе, напрягая свои телепатические мускулы, как он свои неестественным путем наращенные физические. Хотя боюсь, что от моих атак мало проку.

Он продирается сквозь град порожденных варпом ударов, которые давно свалили бы с ног менее стойкого. Я знаю, что, вероятно, причиняю ему боль, но он ее не замечает. Наверное, не существует такой боли, которая была бы сильнее той, что причиняет себе он сам.