– Давайте экспериментальным путем проверим состоятельность вашей версии: если на заброшенную нами наживку никто не клюнет, ничего не поделаешь – пятно подозрения так и останется на покойном Авинове. Если же… Впрочем, дождемся результата эксперимента, если вы, конечно, не против моего авантюрного плана.

Анри на всякий случай с опаской заглянул в рубиновую чайную глубину. Идея ему понравилась своей нестандартностью и смелостью. Вот только зачем он должен собственными руками копать могилу для версии, которая принесла ему лавры победителя?

– А почему вы так уверены, что ваш гипотетический убийца просто не сбежит из города, узнав, что у полиции вот-вот появится его портрет? Он что, маньяк? Я неплохо знаю преступный мир: не у многих его представителей хватит дерзости напасть на чиновника полиции, даже для того, чтобы надежно замести следы. Девять из десяти шансов, что подозреваемый в такой ситуации предпочтет удрать.

– Нет, – уверенно заявил Лехтинен. – Интересующий нас человек не сбежит. Я составил его психологический портрет и практически уверен, что эта персона чрезвычайно высокого мнения о собственной внешности, талантах и уме. Возможно, когда-то он занимал высокое общественное положение и до сих пор считает себя особенной личностью, стоящей над законами, созданными для управления серым большинством. Однако, при своем уме и расчетливости, он чрезвычайно вспыльчив. В минуты гнева или крайней опасности он легко пойдет на рискованный поступок.

Так как Вильмонт все еще продолжал раздумывать, загоревшийся своей идеей доктор продолжил его убеждать:

– Огромная сила – эти газеты. Господа журналисты если напишут о чем-то, это точно будет знать весь город. А для того чтобы наша ловушка сработала наверняка, попробуем разорвать в сознании этого человека привычное представление о собственной персоне и посмотрим, что будет. Для этого надо публично унизить его.

– Вы собираетесь заказать его карикатуру? – усмехнулся сыщик. – Или пропечатать в фельетоне?

Но доктор так был увлечен своей идеей, что продолжал с совершенно серьезным видом торопливо излагать свой план:

– В разговоре с журналистом я добавлю, что, по моему мнению, реальный преступник не слишком умный человек. А проще говоря, напыщенный индюк. Если японец, желающий оскорбить собеседника, должен выполнить целый ритуал действий, в результате которых он вероломно произнесет в адрес обидчика не двадцать приветствий, а только пятнадцать, то европейцу вполне будет достаточно только одного, но очень насыщенного эмоциями, бранного слова. «Напыщенный индюк» – полагаю именно то, что нам надо и что наверняка всерьез заденет его гипертрофированное самолюбие.

– Нет, не думаю, что это сработает, – засомневался Вильмонт. – Она ведь не скромная девушка, чтобы упасть в обморок от бранного словца.

– И напрасно вы так думаете, – в запале энтузиазма воскликнул доктор. – Как я уже сказал, я практически уверен, что наш предполагаемый убийца самовлюблен до крайности. Наверняка он чрезвычайно гордится тем, как ловко состряпал это преступление. Вы должны понять, что мы имеем дело не с обычным преступником, а с артистической натурой, которая при всей своей безжалостной расчетливости очень ранима и жаждет признания, пусть даже со стороны небольшой кучки своих соратников. Уверен, что если всерьез на какое-то время выбить нашего визави из состояния сладостного самолюбования, он захочет отомстить обидчику. Именно месть станет главным мотивом, который приведет его ко мне. И только уже потом желание замести следы.

В конце концов Анри согласился:

– Хорошо, давайте попробуем. Только во избежание утечки информации никому из своих коллег не рассказывайте о нашем плане. Теперь я отвечаю за вашу безопасность. Людей для организации засады мы возьмем из железнодорожной жандармерии. И давайте отложим операцию на несколько дней. Мне слишком дорога ваша жизнь, чтобы делать все на скорую руку.

* * *

На следующее утро по просьбе Вильмонта Лехтинен также помог ему провести экспертизу экипажа Авинова. Из-за нехватки в местной полиции опытных сотрудников доктору самому приходилось проводить экспертизы разного вида, поэтому он являлся универсальным специалистом. Они выехали в авиновской коляске на место преступления и несколько раз проехали по дороге в том месте, где капитан обнаружил следы колеса с выбоинкой на ободе. А потом сличили их с фотографиями, которые по просьбе Вильмонта сделал для него полицейский фотограф. Лехтинен долго изучал следы, то и дело сверял их со снимками, а потом уверенно заявил:

– Я, конечно, еще раз все как следует проверю. Но уже сейчас с большой долей уверенности могу сказать вам, что это, скорее всего, не тот экипаж, который вы ищете.

Они столкнулись случайно, на улице. Впрочем, Анри с удовольствием избежал бы встречи с мужем знакомой поэтессы. Тот хоть и знал теперь, кто такой на самом деле петербургский приятель его жены, и опасался говорить ему о своем патологическом влечении, тем не менее каждый раз, когда Анри бывал у них на даче, у Вельского при взгляде на статного офицера загорались глаза.

Но сегодня Николай Сергеевич выглядел грустным и потерянным. Лицо и костюм обычно элегантного господина были мятыми. От него сильно пахло спиртным.

– Добрый вечер, добрый вечер, – рассеянно поздоровался Вельский и вяло осведомился: – Отчего вы стали редко заходить к нам?

– Много работы, некогда, – ответил Вильмонт.

А-а… – понимающе, с оттенком презрения протянул Вельский. – Меня тоже журналы и газеты ангажировали по этому мерзкому делу. Варганю сенсационные репортажики о несостоявшемся нашествии германских варваров на святую Русь – по пятьдесят целковых за материал плюс командировочные…

Вельский произнес это с горечью. Подбритые брови журналиста вдруг дрогнули, по его бледному лицу прошла судорога.

– Эх, жаль Сашулю… Это я о Гейдене. Прекрасный молодой человек был. Чистая душа. Романтик. А его в шпионы зачислили. Нелепость какая-то.

– Разве вы были знакомы? – недоуменно спросил Вильмонт.

– Я?.. Как вам сказать…

Журналист запнулся, смущенно опустил очи долу, но ответил:

– Да, мы были знакомы. Даже можно сказать были близкими друзьями.

Анри опешил от такого поворота. Смутная догадка озарила его ум.

– Может быть, вы и Авинова знали? – наудачу спросил жандарм.

Вельского вдруг прорвало. Вся горечь и гнев, что накопились в его душе за эти дни, вырвались наружу и обрушились на одного из тех, кого он считал виновными в смерти близких ему людей.

– Да, да! – с перекошенным лицом, брызгая слюной в лицо собеседнику, стал кричать он. – Мы были любовниками! Мы обожали друг друга! Вам не дано понять, казенная вы душа, что такое настоящая свободная любовь. Сашуля был прелесть, чистое наивное дитя. Мы были так трогательно ласковы друг с другом. А потом приехал Авинов…

Вельский снова осекся и насупленно замолчал.