* * *

Так совпало, что в этот же день доктор Лехтинен сообщил Вильмонту, что, используя свою собственную методику, сумел снять с рукоятки револьвера, из которого был застрелен Гейден, отпечатки пальцев. Судя по ним, последним револьвер держал в руках неизвестный следствию человек. Еще раньше Лехтинену удалось снять отпечатки покойного Авинова, когда его тело находилось в морге местного морского госпиталя. Лехтинен сличил опечатки главного подозреваемого с теми, что были найдены на револьвере, и сделал категоричный вывод: Авинов не нажимал на спусковой крючок «велодога».

* * *

Затем проведенная по просьбе Вильмонта петербургскими специалистами графологическая экспертиза найденных в квартире убитого адъютанта шпионских донесений однозначно показала, что ни один из представленных для исследования документов не был написан рукой покойного Гейдена. Даже пометки на подробной карте порта, из-за которых возник такой переполох, сделал не адъютант. Его предполагаемый сообщник и убийца Авинов тоже, судя по результатам официальной экспертизы, не имел отношения к рукописным шпионским инструкциям. Более того, Вильмонту удалось достоверно установить, что адъютант командующего вообще не владел немецким языком!

И хотя вновь открывшиеся факты ставили под сомнение все выводы полиции, никто из высоких чинов полиции и жандармерии не спешил отправлять дело на доследование. Вильмонт несколько раз просил об этом начальство, но ему отвечали, что все его новые доводы ничтожны и что он просто устал. Капитану рекомендовали взять отпуск и спокойно ожидать заслуженного им ордена.

– Ну зачем вы теперь поднимаете шум? – изумлялся поведению капитана один благожелатель. – Ваша фамилия тоже указана в докладе на имя государя, таким образом она наверняка появится и в наградных списках. Но этими своими новыми открытиями вы только навредите себе. Будьте благоразумны и не пытайтесь постоянно лезть на первые роли. Руководствуйтесь советом Талейрана [30] , который говорил, что для того, чтобы сделать карьеру, следует одеваться во все серое, держаться в тени и не проявлять инициативы… без приказа начальства.

Вильмонту было известно, что императору уже доложили о происках коварных немцев. К берегам Германии из Кронштадта вскоре должна была выйти для демонстрации боевой мощи русская эскадра. По слухам, в нее собирались включить даже корабли из конвоя императорской яхты.

Министр иностранных дел России граф Ламздорф обратился в германский МИД за разъяснениями.

Одновременно Александр III в личном письме к своему родственнику Вилли (императору Вильгельму II) по-семейному посоветовал тому разобраться с дурнями из собственного адмиралтейства и Генерального штаба, которые стремятся столкнуть их державы в войне. Причем некоторые осведомленные лица утверждали, что будто бы Александр III иронично напомнил Вильгельму болезненный для того эпизод, произошедший во время недавнего визита кайзера в Россию. Состоявший по традиции шефом одного из полков русской кавалерии, а именно 13-го гусарского Нарвского полка, Вильгельм посетил подшефную часть. Объезжая строй гусар, германский император спросил одного из сопровождающих его офицеров, за что полку был пожалован почетный Георгиевский штандарт. Прозвучал четкий ответ: «За взятие Берлина, Ваше Величество». Кайзер смутился и произнес после некоторой паузы: «Это очень хорошо… Но все же лучше никогда больше этого не повторять…»

При дворе и в правительстве все сходились во мнении, что пруссаки решились бы напасть только при условии, если бы рассчитывали на полную внезапность. Но коль бравая русская разведка вовремя раскрыла их подлые планы, то и опасаться уже нечего. Отличившихся в срыве вражеского заговора офицеров и чиновников ожидали высокие награды из рук государя. А стоящие за провокацией финансовые тузы заранее подсчитывали многомиллионную прибыль. Всех устраивало, что найдено подходящее пугало, на которое можно списать все собственные страхи и ошибки. В России всегда предпочитали вместо долгих и упорных поисков истинных виновных и серьезных реформ находить козлов отпущения, объясняя, что это французы гадят или англичане, или жиды.

* * *

Правда, определенная реакция на критику Вильмонта в адрес местной полиции все же последовала: за невнимательное обследование места преступления следователь Веберг был наказан лишением премии. Трехмесячным вычетом из жалованья наказали и судебного доктора Тайво Лехтинена. Было также задержано его производство в следующий чин. Анри был шокирован, узнав, что наказанию подвергся действительно лучший криминалист местной полиции, и отправился к доктору с извинениями. Но полицейский врач успокоил Вильмонта, пояснив, что не держит на него обиды, так как понимает, что бюрократии все равно, кого пинать, лишь бы отчитаться наверх, что меры приняты. При этом доктор по-прежнему связывал большие надежды с экспериментом, который они вдвоем задумали:

– Вот увидите, как только нам удастся изобличить истинного преступника, все сразу встанет на свои места.

* * *

Между тем Анри все меньше верил в мифический германский заговор. Капитан был далеко не новичок в разведке и знал, кому может быть выгодно резкое ухудшение русско-германских отношений. Теперь ему предстояло доказать, что имела место закулисная интрига, целью которой, видимо, было направить следствие по ложному пути. В эти дни Анри отчаянно нуждался в мудром совете и очень обрадовался, когда получил телеграмму от Эристова, что командир выезжает к нему из Петербурга.

Однако неожиданно Эристов чуть ли не с порога объявил подчиненному, что он хоть тоже не слишком верит в исходящую от немцев угрозу, однако и не поддерживает намерения своего сотрудника в одиночку продолжать бессмысленную борьбу.

– Я имею приказ начальника Охранного отделения и товарища министра внутренних дел отозвать своих сотрудников из Гельсингфорса. Начальник штаба Отдельного корпуса жандармов тоже считает продолжение расследования бессмысленным. Дело, по всей видимости, доследуют наши коллеги из питерской охранки и военная прокуратура. Поэтому прошу вас вместе со мной вернуться в Петербург.

Анри никак не ожидал такой близорукости от своего учителя и удрученно молчал. Эристов тоже явно чувствовал себя не в своей тарелке. Вильмонту еще не приходилось видеть начальника таким неуверенным и смущенным. Избегая смотреть своему сотруднику в глаза, Арнольд Михайлович объяснял, почему капитану не стоит упорствовать:

– В ближайшее время я намерен подать в отставку. Мне очень хотелось бы, чтобы мое место заняли именно вы. Но если сейчас вы открыто пойдете против всех, – будете продолжать «бомбить» начальство своими рапортами с требованием провести доследование, – вас объявят агентом «германской» партии при дворе, которая нынче вчистую проигрывает «французской». Но если министров и царедворцев вскоре наверняка простят, то вас – вряд ли.

– Не понимаю вас, – недоуменно произнес Вильмонт. – Я только выполняю свой долг. И разве не вы всегда учили нас, что разведчик даже во имя великой цели не должен поступать как бесчестный шпион.