– Меня зовут Тед Стрит.

– Знаю, – кивнула она. – Тебя все знают.

– Это доктор Освальд Эйвери, – представил Тед. – А это… – Он запнулся, понимая, что явно не может идентифицировать третьего члена маленького отряда как Иисуса-19. – Это Гарольд, – сказал он наконец, вспомнив детскую бессмыслицу, звучавшую примерно так: «Отче наш, сущий на небесах, имя тебе Гарольд».

– А меня именуют Негация Фрашкарт, – представилась женщина. Она встала и в свою очередь выглянула в окно. – Вас, вне всякого сомнения, будут искать. Вам необходимо переодеться.

Тед отнюдь не разделял ее уверенности в том, что кто-то и впрямь станет их разыскивать. Сверхзасекреченность подземного объекта была залогом того, что погоня исключается: ну как прикажете сообщить офицерам и солдатам «сверху» о том, что кого-то (или чего-то) вдруг недосчитались? Никак невозможно.

Так Теда разом повысили от дьявола до мессии (Эйвери с трудом сдерживал смех – вот ведь ирония судьбы!). Беглецы временно остались втроем в тесной спаленке в глубине трейлера. Тед застегивал на себе белую рубашку, в то время как Эйвери пытался натянуть белые хлопчатобумажные брюки на еще более потрясенного Иисуса-19.

– Нет, вы только вообразите себе! – приговаривал Эйвери. – Величать тебя Мессией – под самым носом у старины Иисуса Христа! – Он застегнул на Девятнадцатом ширинку. – Эх, старина, вот будь у тебя рот – ты бы ого-го, верно?!

– Мне нужно позвонить жене, – сообщил Тед.

Тед как раз замешкался поглядеть, как они все выглядят в белом вместо сине-зеленого, когда в дверь требовательно постучали и всех троих запихнули в стенные шкафы, за груды белого свежевыстиранного белья. Напоенную благовониями атмосферу автофургона рассек характерный голос Клэнси Двидла:

– Возможно, одеты в синее. Одному около шестидесяти, седой, такой коренастенький, бледный. Можно сказать, толстяк. У второго – шов вдоль шеи. Этого вы не пропустите.

– Мы никого не видели, – заверила Негация Фрашкарт.

Тед чуял аромат благовоний, пропитавший наваленные на него одежды, и кисловатое благоухание дерева, и еще один запах – видимо, от нижнего белья одной из женщин, – что напомнил ему Глорию. Воцарилось долгое, тревожное молчание; Тед ждал, мысленно представляя себе, как полковник Двидл так и ест глазами предметы в каких-нибудь нескольких дюймов от него. Наконец, даже «спасибо» не сказав, тот хлопнул дверью. Две женщины выкопали Теда из-под груды белья и помогли подняться на ноги.

– Спасибо, – поблагодарил Тед.

Негация Фрашкарт, нервно постукивая в пол дебелой, обутой в сандалию ногой, глядела в окно.

– Недобрый человек все рыщет поблизости, – сообщила она, обернувшись к Теду. – О, Святейший, мы так долго тебя ждали. Когда по телевизору передали весть о твоем воскрешении, мы были здесь, но я не сомневалась: ты найдешь нас. Я знала, что если мы только подождем, если будем стойки в вере, – ты придешь к нам.

– У вас телефон есть? – спросил Тед, Сама мысль о просьбе настолько мирской в устах дьявола или мессии Теда изрядно позабавила, и он с трудом сдержал улыбку.

Негация Фрашкарт сочла это просто-напросто вопросом, требующим ответа.

– Нет, – проговорила она. И, обернувшись к своим сподвижницам, объявила: – Сестры, созовите остальных, дабы мы все вместе помолились пред Господом Богом нашим в присутствии его посланника, нашего Мессии Теодора.

Женщины вышли из фургона. Негация стояла лицом к лицу с тремя гостями – лицо это, к слову сказать, было широкое, невыразительное – и блаженно улыбалась.

– А где здесь телефон? – не отступался Тед.

– В городе, – отозвалась Негация. И развернулась к Эйвери: – Вы – ангел?

– Нет, мэм. Я ученый.

Она вгляделась в безротое лицо Иисуса-19.

– А ты – ангел, я знаю. Я по глазам вижу.

Тед в свою очередь встретился глазами с Девятнадцатым и прочел в них только страх и ничего больше. То были глаза ведомого на заклание агнца – ласковые и глупые. Тед попытался отойти от Негации, на свободе перевести дух, однако натолкнулся на плиту, так что распахнулись дверцы буфета и на пол посыпались горшки и кастрюли. Тед нагнулся собрать посуду – и обнаружил, что пол грязный, покрыт слоем жира, следами от обуви и ошметками волос.

– Пустяки, не надо, – сказала Негация. – Ступай со мной. Пойдем, чтобы я могла явить тебя своим братьям и сестрам из Небесного Ордена Пиромантического культа «Руах Элоим».

– А сколько вас всего? – полюбопытствовал Эйвери.

– Здесь – двадцать семь, – отвечала Негация. – Но кто знает, сколько родственных душ ждет нас за размытой внешней границей нашего собственного лагеря. – Низкий грудной голос Негации Фрашкарт обрел новые интонации – сделался медоточивым и сладкозвучным, словно она уже приступила к священному действу.

Девятилетняя толстушка Негация Фрашкарт для своего возраста была чуть высоковата, зато в обхвате сошла бы за трех своих сверстниц. Из всех фильмов ее отец предпочитал первую часть «Элмера Гантри». Сам он был мужчина тучный и так про себя и говорил – «тучный мужчина», хотя вместо «ч» произносил «ш». Волосы у него были седые, глаза – темно-карие, глубоко посаженные. Он считал себя хиромантом.

– Ох, не доверяю я этому новому министру, – приговаривал ее отец, сидя на стуле с прямой спинкой в своем кабинете. За его спиной горел торшер с украшенным кисточками абажуром.

– А почему, папа? – спрашивала Негация.

– Левая рука у него совершенно безликая. Ты разве не видела?

Девочка качала головой.

– Там линий почти что и нет, ничего прочесть невозможно. Ни тебе ligne de vie, ни тебе ligne mensale. Он – не читаем.

– Папа, а какая была левая рука у Иисуса? – любопытствовала Негация.

– Я думаю, у Иисуса было две левых руки, – рассуждал ее отец. – Разумеется, при этом линия жизни оказывалась совсем короткая, а линия судьбы, конечно же, резко обрывалась. Его сатурнианская линия для меня загадка, зато, я практически уверен, линия здоровья проявлялась очень четко.

– Папа, а чего люди в церкви говорят, что ты никакой не христианин. Говорят, ты язычник.

Отец посадил Негацию на колени и на мгновение поморщился от этакой тяжести.

– Да потому, что мелкие людишки всегда боятся науки. Есть граница между религией и суеверием. Истинная религия принимает в себя все, в том числе и науку.

– А Дорис Уиллз говорит, ты колдун.

– Очень может быть, что она и права, да только не совсем в том смысле, как ей самой кажется. – Отец завладел ладонями ребенка и принялся изучать их линии. – У тебя чудесные руки – такие четкие, такие выразительные. Господь коснулся тебя, моя Негация. – Он запустил пальцы под подол девочкиной юбки и почесал ее пухлое бедро. – Вот, например, смотри. – Он коснулся внутренней стороны ее запястья. – Вот эти браслетные линии – их еще называют зазат и расцет, – они говорят мне о том, что ты проживешь жизнь не только долгую и счастливую, но еще и угодную Господу, и что тебе, возможно, суждено встретить Его Сына, когда он к нам вернется. – Его пальцы раздвинули складочки жира, туго прильнувшие к ее детской вагине. – Закрой глаза, дитя, и представь себе, будто встречаешь Христа. Христа с двумя левыми руками. Господь любит тебя. Господь любит тебя, моя малышка Негация.