— Ты почему ничего не ешь? — миролюбиво пожурил его друг-писатель, переводя тему на жареную картошку с грибами. — Ешь, пока горячее!

Киш почувствовал неловкость за внезапную вспышку гнева и флегматично подцепил вилкой кружок солёного огурца.

— Мне бы сейчас хороший совет не помешал! — услышал он вздох. — Представляешь: дошёл до финала и не знаю, чем заканчивать! Нужна очень сильная концовка — достойная всего текста. Что бы такого придумать, как считаешь?

— Напиши про конец света, — вяло посоветовал Киш. — Сейчас это самое актуальное: Мировое правительство, говорят, вот-вот будет создано, и Варвара от меня ушла — все признаки налицо…

— Конец света? — задумался Валерий. — А что — как вариант! Про конец света многие писали, но я могу написать так, как ещё никто не писал. А конец света в результате чего? Ядерная зима? Или солнце погасло?

— Забудь.

— Что забыть?

— Свой роман, — подсказал Киш. — Кажется, «Акция», да? Тебе надо её забыть. Ты же мне именно это посоветовал? А сам-то что? Ты посмотри на ваши отношения: от ступора до ступора — сплошные упрёки и скандалы! Твоя «Акция» не хочет быть с тобой — она не хочет, чтобы ты её писал! Разве это не очевидно? Ты её регулярно насилуешь и мало того: при этом ты грезишь о женщине, которая бы тебя вдохновляла на её написание — это всё равно, что заниматься сексом с женой, держа в воображении топ-модель! Тебе ничего не стоит забросить её на неделю, а то и две — типа нет настроения. Кто ж такое отношение вытерпит? Не лучше ли вам мирно расстаться? Или ты пользуешься тем, что «Акция» не может уйти от тебя сама? А вот представь: ты открываешь файл, а там пусто! Ну, не совсем пусто — какие-то обрывки остались, но остальное исчезло! И маленькая приписочка: «Прости, я так больше не могу — я поняла, что ты не мой писатель. Ухожу искать другого, будь счастлив». А? Каково? Могу спорить, ты никогда не восстановишь прежний текст — ты уже никогда не вспомнишь свою «Акцию» такой, какой она была! Но вот за какое кино я бы дорого заплатил — это посмотреть, как ты её забываешь! Как не можешь ни вспомнить, ни забыть, и как понимаешь, что одно связано с другим!

— Эх, душа, — вздохнул Валерий, — душою, о душе… Теперь всё понятно: тебе тоже не хватило сильной концовки. Я по себе знаю: когда с девушкой расстаёшься со скандалом, боль быстрее проходит. Сцены, слёзы, ты обвиняешь её, она обвиняет тебя, потом пытаетесь продолжать, но видите, что не получается — и снова слёзы, снова скандалы. У вас обоих вулканический выброс эмоций и опустошение. Отношения исчерпываются до дна. Вы такого друг другу успеваете наговорить, что потом даже не умом понимаешь, а своими глазами видишь: мосты сожжены, обратной дороги нет. Вы перешли Рубикон — точка! Возврат невозможен не только психологически, но даже эстетически — все эти скандалы оставляют ощущение мерзости, они очень некрасиво выглядят! После того, как женщина на тебя орала с перекошенным лицом, тебе трудно считать её самой-самой! А если расстаёшься тихо и мирно, как порядочный и культурный, остаётся иллюзия, что всё ещё можно вернуть — возникает ощущение, что точка невозврата не пройдена. И когда подкатывает одиночество, начинаешь думать: а может, зря расстались — вроде всё шло относительно неплохо?

— Хм! — задумался Киш. — Ты думаешь, дело в этом?

Литературный диагноз, поставленный другом Валерием, показался ему удивительно точным и обладал лишь единственным недостатком — полной неприменимостью к сложившейся ситуации.

Постепенно он пришёл к выводу, что их встреча с Варварой была не счастливым случаем, а случайным счастьем, — он просто перепутал противоположности. Сюда же примешивалась неприятная мысль, что в материализации Вальтера Эго он был лишь одним из участников мегаэксперимента — его просто использовали Большие Люди, стало быть, его звёздный час — совсем не то, чем следует гордиться. Придя к такому убеждению, Киш стал уходить от ответа, когда новые любопытствующие при знакомстве просили его рассказать о том, как он установил связь времён. Со стороны это могло выглядеть, как проявление скромности, однако ж всё было проще: произошедшее в Праге — и знакомство с Варварой, и обнаружение Истого Менялы — заполнило в нём пустоту для обозначения фиаско.

И всё же на восстановление понадобилось не так уж много времени — чуть больше полгода. К концу зимы он покинул выжженную пустыню: жить без Варвары оказалось не так уж и сложно — просто как-то странновато. У него снова появился интерес к работе, и Киш набросился на неё с жадностью истосковавшегося. Институт генетических путешествий принял решение о расширении, Кишу предложили возглавить российский филиал, а заодно и создать его, так что ему было чем заняться. Недавнее прошлое постепенно тонуло и плавилось в общем котле памяти, обрастая новыми ассоциациями, и выплывало на поверхность в виде разовых причудливых проявлений. Например, он пропитался нелюбовью к паркам, а однажды, сходя с моста с девушкой — одной из тех, с кем он пытался начать новую жизнь, — довольно отчётливо пробормотал: «…долго и счастливо. Но не вместе». Девушка спросила, что значат эти слова, и Кишу пришлось изворачиваться — имитировать глубокую задумчивость «А? Что?» и мгновенное забывание, о чём только что думал. В общем, вышла неловкость. А как-то раз…

— Эй, Киш, ты живой? — сквозь динамик ворвался слегка насмешливый голос Марка. — Обед подан — давай вылезай!

Киш открыл глаза. Комья пены осели и превратились в небольшие пузырчатые пятна. Упершись руками в края ванны, он с натугой поднялся и стал быстро намыливать тело.

Обедали в столовой, в левом крыле особняка с видом на лужайку и цветущую сакуру. Утро перетекало в погожий денёк, помещение столовой почти наполовину пронзали солнечные лучи, и Кишу внезапно с огромной силой захотелось иметь большую семью и такой же дом, где они все вместе могли бы завтракать, обедать и ужинать, а в комнатах стоял бы детский гомон и суматоха.

Заказанный с дороги обед включал суп из морепродуктов, стейк и овощи на гриле. Венчала трапезу посыпанная корицей клубника, горой возвышавшаяся на серебряном блюде и исключительно хорошо дополнявшая вкус рома. Во время еды Толяныч, переодевшийся в белые джинсы и чёрную рубашку, продолжал созывать старых друзей на вечеринку и отдавал кому-то распоряжения по её организации. Иногда он сообщал Кишу: «Поручик с нами!», «Траяна не будет — умотал в Трансильванию!» Попадались и незнакомые имена: «Гурон сломал ногу!», «Лейла немного опоздает».

Закусив десятком сочных тёмно-алых ягод, Киш почувствовал, что объелся. На него напала сонливость. Съехав на край стула, он вытянул ноги и благостно погладил себя по животу.

— Пойдём на улицу, — предложил Толяныч, — бери стакан.

Они вышли на террасу, в трёх местах пронзённую стволами сосен, плюхнулись на низкие диванчики, разделённые журнальным столиком, на который Марк водрузил ополовиненную бутылку рома, и снова задымили сигарами.

Кругом разливался зелёный покой, стрекотали кузнечики.

«Хорошо, — лениво подумал Киш, пытаясь взбодрить себя этой мыслью, — очень даже хорошо!»