— Понимаю, — говорит Сёс, хотя на самом деле она ничего не понимает. Я слышу, что звонит Клаудия. Сёс говорит, что никто не знает, куда я пошел, и все в таком духе. Никто не знает, когда я вернусь. Никто вообще ничего не знает. Она записывает то, что Клаудия просит мне передать…

— Ты должен ей позвонить, — она кладет трубку и протягивает мне записку. Я мну ее и выбрасываю в корзину.

— Уже проблемы? Ведь вы знакомы всего ничего…

Несколько дней…

— Никаких проблем. Просто у меня есть план.

— Стать взрослым? — грустно спрашивает она.

— Вот именно! — таинственно отвечаю я.

Потому что именно в этом и заключается мой план. Он состоит в том, чтобы не быть простаком. Я должен быть немного непредсказуемым. Не тем, кем можно вертеть как угодно. Не знаю, важно ли это и правильно ли. Но что-то в словах Франка насторожило меня. Я не хочу попасться в ту же ловушку. Не хочу стать таким, как Франк. Хочу выиграть эту игру или как там это еще назвать. Главное — понять правила.

В тот вечер Клаудия звонила три раза. Я заставил Сёс быть моим фильтром. И каждый раз она все больше раздражалась оттого, что ей приходится врать по моей просьбе.

— Если она позвонит еще несколько раз, я больше не буду подходить к телефону. Разговаривай с ней сам, — ворчит Сёс.

Но мне повезло, и Клаудия больше не звонит. Я сижу в своей комнате, и сердце у меня ноет от желания поговорить с ней. Только она… Однако мужчина должен придерживаться своего плана. Колумб тоже не изменил курса из-за того, что кому-то из его команды пришла в голову дурацкая мысль, будто плыть нужно в другом направлении. У Колумба был план, и он ему следовал.

Папаша заявляется домой очень поздно. Почти в половине одиннадцатого. Он смотрит на меня, и я подмигиваю ему. Он еле заметно кивает, и в глазах у него появляется дымящийся антрекот. От папаши несет бульоном и апельсиновым соком, и он говорит маме, что обедал в городе. Но его живот тут же начинает протестовать против этого вранья. В животе у него бурчит и булькает. Его живот кричит:

ЛОЖЬ & ВРАНЬЕ & ОБМАН

так громко, что мама должна понять. Думаю, Сёс все сообразила и подозрительно наблюдает за папашей.

Он идет на кухню и проделывает то, чего мы раньше за ним не замечали. Он набирает из-под крана большой стакан воды и начинает пить. Потом поднимает глаза на нас троих.

— НЕУЖЕЛИ ЧЕЛОВЕКУ НЕЛЬЗЯ ДОМА СПОКОЙНО ВЫПИТЬ СТАКАН ВОДЫ? — кричит он и с такой силой трахает стаканом об стол, что в стакане появляется трещина.

— Ты хочешь нам что-то сказать? — спрашивает мама, подплывает к его плечу и гладит его лоб.

— Нет. Это все проклятый Ибсен и его «Пер Гюнт».

Сегодня… — начинает папаша.

И тут мы трое вдруг начинаем спешить. Никто из нас больше не хочет ничего слышать о Пере Гюнте.

— Мне надо проверить несколько счетов, — говорит мама. — Отвали от меня!

— А мне надо просмотреть каталоги, — бросает Сёс и скрывается у себя в комнате.

Папаша подмигивает мне.

— Это всегда действует безотказно, — шепчет он.

— Дело того стоит, — отвечаю я.

— Заткнись, — злобно шепчет он, и его живот бурчит, проклиная меня. Папаша удаляется в спальню. А я, я думаю о Клаудии. И засыпаю с ней перед глазами. И во сне звоню ей не меньше двадцати раз.

Когда я утром прихожу на элеватор, то обнаруживаю, что здесь до меня уже побывала Клаудия. Не спрашивайте, как я догадался об этом. Думаю, по запаху. Еще на лестнице по пути наверх я чувствую свежий запах, который может принадлежать только ей. Сначала я не соображаю, что это значит. Просто вдруг вспоминаю Клаудию. Мой нос еще не поболтал с мозгом и не сообщил ему, что именно этот аромат ему напоминает. В мозгу вспыхивают сотни образов Клаудии, а я бегу через две ступеньки, как будто это может приблизить меня к ней.

Клаудия в профиль. Длинный, прямой, красивый нос.

Клаудия — вид сверху. Светлый ежик волос, очень мягких на самом деле.

Клаудия — вид сзади. Неповторимое покачивание бедер.

Клаудия — вид спереди, когда она подходит ко мне. Голубые глаза, сияя, смотрят на меня.

Вот так работает мой мозг. И только поднявшись на крышу, я понимаю, почему у меня перед глазами проплыли все эти картины. Клаудия была здесь. Здесь пахнет Маленькой Бурей. Здесь, наверху, где ветер постоянно прогуливается вокруг здания. Никогда не переставая. Даже в самую страшную жару.

— Солнце крутой бог! — приветствую я Солнце. — Yes, sir! — отвечает оно и машет мне в ответ. — Ты что-нибудь надумал?

— Yes, sir! — говорю я. — Надеюсь, ты мне поможешь.

— Планы всегда интересны, — говорит Солнце и рассыпает по небу раскаленный уголь. — Там видно будет. У меня сегодня дел невпроворот.

— Хорошо, только не забудь про меня. Помни, я не простой парень.

— Yes, sir, — говорит оно и прикладывает палец к фуражке.

— Сёс говорит, что ты непростой парень, — сообщаю я Франку через двадцать минут. Мы сидим у него на кухне и смотрим на маленькую черепаху Адама. Адам завтракает.

— Непростой? — Франк вопросительно поднимает брови.

— Да, она имеет в виду потрясный. Уверен, что так. Или примерно так, — отрубаю я. — Она не горазда на комплименты.

Франк обдумывает мои слова. По утрам он не очень сообразителен. А кто, скажите, с утра бывает в форме? Лично я — жаворонок, ранняя пташка. Правда, это означает только, что я рано просыпаюсь. Но врубаюсь не сразу, если вы, Братья & Сестры, понимаете, что я имею в виду.

Франк кормит маленького Адама, который вертит головкой и делает два шажка к соблазнительному зеленому листику салата.

— Классная у тебя сестра, — говорит Франк наконец.

— Я видел, как между вами прошла искра, — улыбаюсь я.

— Искра? — удивляется он. — Никакой искры не было.

— Не валяй дурака!

— Не понимаю, о чем ты? — он встает и наливает еще кофе. На мою улыбку он не отвечает. Напротив, выглядит мрачным. Но не кислым. Я спрашиваю, кончился ли уже его тайм-аут. И он отвечает, да, конечно, ему кажется, что он уже снова готов к жизни.

— Какие у тебя планы? — мне любопытно, и я не в силах сдержать любопытство.