– Да нет, конечно. Но он если дерется, то по делу. А напиться сейчас… на него непохоже. Теперь пугают, что снимут «квоту». Вы не могли бы узнать, будет комиссия или нет?

– Это так важно? – Деду как победителю достались белые фигуры, и он сделал первый ход.

Ник машинально ответил пешкой.

– Очень. Вы же понимаете разницу между аттестатом Невейской гимназии и школы номер шестнадцать.

– А твой Глеймиров планирует поступить в университет? – Дед усмехнулся.

– Если сейчас снимут «квоту», Денис отправится в ПТУ. Получит по окончании распределение на гнилой заводик, мизерную зарплату и койку в общежитии. Думаете, приютских берут на нормальную работу?

– Это, конечно, не лучший вариант, но и не конец жизни. Захочет, выкарабкается.

Ник прикусил губу. В тишине шахматные фигуры переходили с клетки на клетку.

– Денис пойдет в то же ПТУ, что и остальные.

Дед удивленно приподнял брови:

– И в чем проблема?

– Вы не понимаете.

Ник встал и отошел к окну. Скомкал в кулаке штору. Ну вот как рассказать про те дни? Противно, стыдно.

Глядя на темный сад с редкими проблесками фонарей, он заговорил:

– Мы, когда пришли в приют… Мальчики, у которых раньше все было: дом, семья, мамы и папы. А там своя стая, свои законы. И тут на тебе: «Королевская квота». Всем в школу, где учителя их в глаза придурками и козлами зовут, а нам мундирчики и «господа гимназисты». Остальные гроши считают, а у нас денежное довольствие. Как думаете, сильно нас там любили? А мы же никто сдачи толком дать не могли, чего уж, если несколько месяцев по госпиталям валялись. Если бы не Денис… Его убить могли. Не специально, с ножами-кастетами ходить опасались. Все-таки хороший детдом, никому не хотелось загреметь в режимный. Но Дениса разок бы хорошенько избили – и готово. Не труп, так калека. Это сейчас по нему не скажешь, а тогда в чем душа держалась. Взял бы Жучара верх – нас бы за людей не считали. Нас бы…

Ник, морщась, сглотнул кислую слюну. А уж ему самому точно была бы одна дорога: в психушку. Не выдержал бы, сорвался.

– В ПТУ всех загонят в одну общагу. Жучару с его кодлой и Дениса. Нельзя ему туда, никак нельзя, понимаете? – Ник обернулся.

Дед стоял рядом.

– Микаэль, я посмотрю, что можно сделать. Обещаю. Слышишь? – тронул за плечо.

– Спасибо. – Ник шмыгнул носом. – Извините, нервы.

– Знаешь, а ведь у меня для тебя подарок! – бодро сказал дед. – Совсем забыл. На бюро коробка, глянь.

На потрепанной картонной крышке смешались аляповатые цветы и птицы с пышными хвостами. Ник посмотрел удивленно: конфеты?

– Открой.

Под крышкой прятались игрушечные солдатики.

– Твои с Денеком, забыли в последний приезд. Ну, я и прибрал, сунул в кладовую. А сегодня вдруг стукнуло в голову.

Ник доставал пластмассовые фигурки и выстраивал в шеренги. Рядовые и офицеры, конные и пешие, с винтовками наперевес и полулежа за пулеметами. Одна фигурка оказалась неожиданно тяжелой. Присмотрелся: литая, тщательно раскрашенная, даже ремни портупеи видны и крохотная застежка на кобуре.

– Знаете, я их совсем не помню. А эта кажется знакомой… на ощупь.

Переложил из ладони в ладонь. Сжал в кулаке.

– Кто угадает, тот выбирает, – пробормотал Ник.

– Что? – переспросил дед. Он следил за ним с тревогой.

– Мы играли так. Это жребий. Можно, я возьму его себе?

– Микаэль! Это же твои игрушки.

Ник обвел взглядом пластмассовую армию.

– И Денека.

– Да, – согласился дед. Отошел и тяжело опустился в кресло. – Конечно. И Денека.

Он прерывисто вздохнул, потер грудь с левой стороны.

– Тебя, наверное, обижает, что я мало рассказываю. Тем более ничего не говорю о твоем брате. Но мне нелегко. Прости.

Ник торопливо кивнул.

– Я понимаю.

– Поди сюда.

Дед взял его за локоть и повернул к свету. Несколько мгновений вглядывался в лицо.

– Похож. Да, ты очень похож.

Коснулся щеки. Ладонь у деда была сухая и холодная.

– Иди, Микаэль. Кажется, на сегодня шахматная партия закончена.

Ник обернулся на пороге.

– Вам… Может, аптечку принести?

Дед слабо улыбнулся.

– Не стоит. Спокойной ночи, Мик.

Поднимаясь по лестнице, Ник прислушивался, но из библиотеки не доносилось ни звука. На втором этаже разжал кулак. Оловянный офицер целеустремленно смотрел вперед, положив руку на кобуру. Наверное, приготовился к атаке. «Может, я чурбан? – подумал Ник. – Ничего не чувствую».

Озеро морщилось под ветром. Повторяя береговую линию, извивались улицы, они то ползли вверх по холмам, то скатывались под откос. Машина ухнула вниз, в багажнике загремело. Невнятно пробормотал под нос Матвей.

– Что? – не понял Юджин.

Мальчишка промолчал.

Юджин хотел повернуться к нему, но отвлекся, стараясь удержать машину на дороге – стягивало в канаву. Наконец автомобиль выровнялся, тряхнув напоследок. Тяжело урча, пополз в гору.

– Ты чего поскучнел? – спросил Юджин.

Матвей не ответил. Под глазами синева, не спит толком которую ночь. Плохой симптом, до полнолуния-то еще далеко.

– Ну, если хочешь, вернемся.

Матвей глянул на него с вызовом.

– Хочу!

Учитель Роман, конечно, огорчится.

Юджин круто заложил руль влево, вписываясь между канавами. Машина едва не клюнула носом.

– Ты что! Я пошутил! – крикнул Матвей и добавил насмешливо: – Что я, совсем нелюдь?

– Слово-то какое выкопал, – с досадой сказал Юджин, сдавая назад. Развернуться обратно оказалось сложнее.

В поселке долго петляли, разыскивая Задолинскую. Перед бампером носились всполошенные куры, пришлось сбавить скорость.

– Кажется, здесь.

Машина остановилась на обочине.

Дом загораживали цветущие яблони, и у Юджина сдавило в груди: «Лидочка». Это она их любила.

Ворота, видно, отворяли редко, лужайка перед ними густо поросла травой. К калитке вела тропинка, засыпанная кирпичной крошкой.

– «Осторожно, злая собака», – прочитал Матвей, кивнув на облупившуюся табличку.

– Если боишься, можешь вернуться в машину, – посоветовал Юджин и потянул за шнурок – по ту сторону брякнула щеколда. Калитка открылась.