Трещина в бетоне расширялась и сужалась, монотонное мычание вливалось в уши. Зарешеченная лампочка мигала трусливо. За трубами хихикали детки святой Лили.

Смотреть на Лицо было трудно: оно опаляло сетчатку. По щекам Тиля струились слезы.

«Что мне делать?» – спросил он беззвучно.

Лицо ответило, на мгновение замерев:

«Вытащи меня из стены».

Тот, чье имя нельзя называть, глядел на Марину фирменным взглядом славного парня, пронзительными зелеными глазищами. За семь месяцев он похудел и отрастил копну буйных непослушных волос; она обожала скользить пальцами в этих пшеничных прядях, наслаждаясь какой-то избыточной детской мягкостью. Его просящая улыбка, ямочка на подбородке, брови домиком, как у Колина Фаррелла, каждая черточка некогда любимого лица говорили: «Мне можно доверять, я положительный герой, я твой герой». Тем больнее оказалась неказистая правда.

И спустя семь месяцев рана под сердцем, зажившая со временем, заново открылась и кровоточила. Бритвы, полосовавшие ее нутро в мае и июне, опять заполнили желудок.

Тот, чье имя нельзя называть, потерся щекой о бутоны, будто о ее кожу потерся легкой щетиной.

Пауза затягивалась.

«Зачем ты здесь? – безмолвно спросила она. – Я же научилась быть без тебя, выкинула костыли, у меня тут дети и старое семейное проклятие, зачем ты мучаешь меня своей идиотской ямочкой?»

– Как ты меня нашел?

– Это было сложно.

– Пытал моих подруг?

– Подкупил. Я писал тебе…

– Я удаляла письма.

– Понимаю.

– Серьезно?

«Да перестань ты душить меня этим взглядом!»

– Давай поговорим в квартире. Я отморозил почки. Ты одна?

«Слишком одна…»

Марина, поборовшись с собой, сдалась:

– Давай. У тебя пять минут.

Он прошел мимо, обдав запахом одеколона и роз. Она завозилась с шоколадками, примотанными к перилам. Хотелось откусывать нитки зубами.

– Я помогу.

Он вручил букет, распутал узлы. Сквозняк растаскивал лепестковую тропинку. В трубах гудел ветер, дребезжали стекла.

Вечный бан, предатель, тот, чье имя нельзя называть, вошел вслед за ней в квартиру. Расшнуровывал ботинки. Марина словно в тумане плыла.

Нацепив каменную маску – маска держалась на тяп-ляп, – она запихнула в шкафчик початую бутылку вина, чашку и дневник. Вытряхнула из вазы мумифицированного мотылька, нацедила воды. Колючие стебли не сразу попали в горловину. Он зашел на кухню, мягко ступая, как большой кот. Обжег улыбкой. Высыпал батончики на стол.

– Я сейчас, – сказала она. С веником и совком выскочила в подъезд. Прижалась к холодной стене, отдуваясь.

Приди он в августе, она бы разрыдалась. Но осень отвлекла, закалила, заставила повзрослеть.

Они познакомились в баре. Студентка Крамер отмечала с подружками удачное окончание сессии. Высокий прекрасно сложенный шатен не сводил глаз. Подсел, спросил, как ей блюда. Представился хозяином бара. Ему было двадцать семь – сегодня все двадцать девять. Интеллигентный, мягкий, как его волосы, тот, чье имя нельзя называть, сразу покорил Марину. Позже выяснилось, не ее одну из присутствующих за столиком девушек.

Он был идеальным – она часто говорила ему об этом. Идеальные манеры, идеальные родители, идеальные зубы, руки и член. Добрый, заботливый, щепетильный. На первом свидании они гуляли по Пушкинскому парку и целовались на Кафедральной площади. Он замечательно целовался. Потом ездили в заповедник, в Судогду (он покорил Маринину маму), потом она перевезла к нему вещи. Изумительные полтора года вдвоем…

И крах надежд.

Он был в баре, она скролила ютуб. Попался ролик про учительницу, уволенную за слитое в Сеть домашнее порно. Представила, каково это – опозориться на всю страну. Чтобы твои ученики видели тебя, голую и раскоряченную. Тот, чье имя нельзя называть, тоже увлекался операторской работой и пару раз снимал их секс, хотя она была против. Говорил: «Брось, будем стариками, посмотрим».

Обуреваемая паранойей, Марина полезла в его компьютер. Срочно найти компрометирующее видео и удалить, пока до него не добрался ушлый хакер.

Диск «D». Папка «Работа», папка «Бар», папка «013». Показать скрытые файлы.

«Как ты предсказуем», – хихикнула сыщик Марина, узнав хозяйство жениха на превью.

Она кликнула мышкой, и жизнь полетела в тартарары. Да, это было домашнее видео, но трахал ее возлюбленный незнакомую крашеную девицу с огромными колыхающимися сиськами. От гадливости кружилась голова.

«Его бывшая», – решила Марина, стукая по пробелу и вопрошая, почему он не удалил ролик?

Ну я тебе устрою, кобель!

Она обвела экран негодующим взором… в кадре застыла рука возлюбленного, тискающая чужую грудь рука… и часы на запястье, подаренные Мариной.

Принц оказался подлецом, к тому же тупым и самонадеянным. Хранил улики у нее под носом…

До его прихода она то блевала, то рыдала, скорчившись на полу.

Подруга ошарашила, сказав:

– Это тебе урок на будущее. Не надо рыться в их вещах. Меньше знаешь – крепче спишь. Все они одинаковые, а мы чем слепее, тем счастливее.

Она не сумела простить, как он ни умолял. Вышвыривала его цветы, игнорировала SMS.

– Мы не встречались тогда, – твердил он.

– Зимой? Мы не встречались зимой?

– Вспомни, мы поссорились! Ты не отвечала на звонки.

– То есть после каждой мелкой ссоры ты бегал по бабам?

– Я напился… я был зол…

Ценитель домашнего порно клялся, крестился и уменьшался на глазах до маленькой, но мучительной занозы.

А спустя семь месяцев нашел ее в Горшине. Чтобы расковырять шов.

«Не получится».

Она смела лепестки в мусорное ведро. Зашла в ванную, поправила прическу, почистила зубы, припудрилась. Надела под халатик бюстгальтер, сняла шерстяные носки. Перед зеркалом посчитала до двадцати.

Тот, чье имя нельзя называть, смирно ждал за столом.

– У тебя уютно.

– Как ты нашел меня? – повторила она вопрос.

– Соседи подсказали. Общежитие в Горшине одно.

– И гостиниц нет, – она достала телефон, – последний автобус отправляется через час.

– Успею выпить чай.

Она старалась думать о видео с крашеной девкой, а не о совместных, насыщенных радостью вечерах. Загремела посудой, включила конфорку. Он перебирал батончики на столе.