– Зачем приехал?

– Я давно собирался. Но навалились хлопоты. А здесь подвернулась бизнес-поездка в Москву. Мне очень надо было тебя увидеть.

– Увидел. Пей чай и иди. Пурга. – Она посмотрела на передвигающиеся за окнами снежные тучи.

– Ты еще красивее, чем я запомнил, – в голосе звучала тоска.

Тоскуй! Осознавай ежечасно, чего лишился.

– Ну и как у тебя дела? – спросила она безразлично.

– Уф… как сажа. Из бара не вылезаю. Уволил официантку… маму прооперировали.

– Колено? Как она?

– Получше. Часто спрашивает про тебя. И папа передавал привет.

Засвистел чайник. Наливая кипяток, Марина ошпарилась, но стиснула губы, не подала виду.

– Без тебя не ладится ничего, – сказал он. Чиркнул мизинцем по ее кисти, принимая чашку.

Марина притворилась, что не услышала.

– Как Владимир?

– Тысячу лет простоял, еще тысячу осилит. Расскажи, как ты. Как работается?

– С переменным успехом, но дети у меня отличные.

– Ты классный руководитель?

– Да, седьмой класс.

– Как оно – жить в городке, принадлежавшем твоим предкам?

Она что-то отвечала, невольно оттаивая. Раньше она делилась с ним всем. Она бы и в свои переживания по поводу стопфольдского дневника его посвятила… раньше. Не смутилась бы, спросила: «А вдруг это правда?» Ни у кого бы не спросила, а у него – да.

Стрелки отмеряли минуты. Он говорил о работе, друзьях, когда-то общих. Он был красивым, еще вчера – родным. Рвал, бередил, жег. Не так сильно, как летом, но жег ей сердце, поправляя челку, вставляя коронные словечки, оплетая вкрадчивым баритоном, интонациями.

Предатель…

Чай остыл под обсуждение кинематографа. Сколько сериалов и фильмов вышло с момента их расставания! Ей нравилось наслаждаться фильмами, лежа на его плече, поклевывая попкорн.

Какого черта? Болтаем, как старинные друзья… зареклась же!

Марина нервно похлопала по столешнице.

– Макс… – вот и прокололась. Нарушила закон, обратилась по имени. – Тебе пора.

Он потупился в чашку.

– Я не хочу уходить. Не прогоняй меня.

– Это глупо. И невозможно.

– Мне было слишком холодно вдали от тебя. Я сейчас словно у камина греюсь.

– По-твоему, я должна кинуться тебе на шею? За шоколадки и цветы?

– Не должна…

– Забыть, какую боль ты мне причинил?

– Не забывай, не прощай. – Он посмотрел так, что в солнечном сплетении запекло. Побитый щенок на ледяном ветру. – Просто разреши посидеть с тобой.

– Ты не уедешь.

– Я в подъезде переночую.

– Бред!

Она встала. Он скрипнул стулом, тень упала на кафель. Марина зажмурилась. Тот, чье имя нельзя называть… да брось, поздно метаться!.. Макс осторожно дотронулся до ее плеча.

Разве не об этом она просила? О собеседнике, о человеке, с которым отвлечется от школы и от вымышленных родовых проклятий.

– Перестань, – сказала она тихо.

– Марина…

– Уезжай.

– Мариночка…

Он повернул ее к себе. Заглянул в глаза. Она отвела взор и сосредоточилась на его скачущем кадыке. На хитром окутывающем запахе. А как пахла его кожа…

– Господи, до чего же мне не хватает тебя, девочка.

Марина задумчиво коснулась его свитера. Отстучала ноготком ритм, прикинула.

– Будешь вино?

– Дедушка делал? Спрашиваешь!

– Постелю тебе на полу. Но без всякого. Первым рейсом уезжай.

– Спасибо. – Он поцеловал ее запястье.

В гостиной прямо на полу пили вино – Марина опасно и стремительно хмелела. Смеялась, стащив маску, пародировала Каракуц и Тухватуллина. Алкоголь согревал, но больше согревала его улыбка и пальцы, ненавязчиво рисующие круги на ее предплечье.

«Не ты мне нужен, – проанализировала Марина, – а мимолетная память о тебе другом. Чтобы снова нырнуть в трудовые будни. Чтобы проверить, взрослая ли я».

Она не противилась, когда он склонился к ней, убрав за ушко волосы, выпустила язык навстречу его языку.

«Пожалею завтра».

Он повторял ее имя. Умело раздевал. Они соприкоснулись лбами, тяжело дыша. Тело вспоминало ласковые руки, льнуло в ладони.

– Смотри. – Он вынул телефон. На заставке Марина в белом платье наряжала шарами елочку. – Наш Новый год.

– Было хорошо, – согласилась она. Припала к его шее, покусывая. Телефон шлепнулся на ковер. Марина, не прерывая поцелуев, погладила пальцем дисплей.

– Иди в душ, – сказала, отстраняясь.

Он поднялся, с колотящимся сердцем, с оттопыренными брюками. Марина прогнула спинку, выставляя на обозрение упругую грудь. Палец незаметно тыкался в оброненный телефон.

– Не исчезни, – попросил он.

– Я здесь, – заверила Марина.

Пару часов назад, читая записи прапрадеда, она знать не знала, чем закончится вечер.

Дверь ванной закрылась, зашумела вода. Марина подхватила мобильник. Разблокирован! Сдув с глаз упавший локон, нажала на значок социальной сети.

«Ты опять за свое? – разум заговорил голосом циничной сокурсницы. – Старые грабли? Роешься в чужом белье, чтобы портить жизнь себе и ему? Не можешь расслабляться?»

«Мне надо знать».

Не чувствуя ни капли стыда, она зашла в его переписку.

«Ты это искала?»

Это…

Она не стала вдаваться в перипетии его отношений с некой Олей и некой Кариной – хватило беглого взгляда. Брезгливо отбросила телефон. Экран погас. Марина надела халат и подошла к подоконнику. За окнами ревела вьюга.

Люди не меняются. Но в каком возрасте они костенеют? Где та точка? Может ли измениться Тухватуллин, или в тринадцать лет он обречен на душевную черствость?

«Я думаю об ученике, – осознала Марина, – не о Максе».

– Мне плевать. – Она улыбнулась внезапной легкости, искреннему и спасительному безразличию. Ему стоило приехать, чтобы в ней щелкнуло: «Все закончилось».

Марина долго всматривалась в ночь. Макс подошел, обнаженный, плавный. Взял за руки. Она оглядела внимательно и пристально его лицо в полутьме и не увидела ничего, что назвала бы родным.

– Что-то случилось? – спросил он, хмуря фаррелловские брови.

– Ничего, – ответила она со спокойной улыбкой. – Пошли трахаться.