океан и делать из своих наблюдений правильные выводы. Мореплавание было его основным занятием и главным средством добывать пищу, а также развлечением и единственным связующим звеном с внешним миром.

Благодаря традиции кула мореплаватели с островов Тробриан сумели сохранить в значительной мере умение своих предков. Традиция запрещает им плавать ночью. Согласно обычаю, они проводят это время на каком-нибудь рифе или на берегу дружественного острова. Это вполне понятно: между островами издавна участвующими в кула, находится множество опасных рифов. Островитяне знают, что на море их подстерегает немало опасностей. Реальной борьбы со стихией они боятся меньше.

Больше всего их пугают воображаемые опасности, такие, как возможность оказаться похищенными летающими колдуньями; потерпеть крушение в результате столкновения с неожиданно всплывающей с морского дна скалой; натолкнуться на легендарного спрута, способного потянуть ко дну большую лодку, и, наконец, высадиться на мифический остров Кайталугу — мнимое обиталище распутных женщин. Согласно верованиям островитян, злосчастного мужчину, попавшего в их руки, заставляют участвовать в сексуальных оргиях, которые за несколько дней приводят его к смерти.

На церемонию куда мы прибыли с некоторым опозданием. Обе лодки соседей уже стояли у берега, а золотистые паруса из циновок были уже опущены. На форштевне каждой из лодок было укреплено характерное для островов Тробриан украшение в виде плоской доски, чашеобразно расширяющейся кверху, покрытой растительными орнаментами, аккуратно раскрашенными в белый и розовый цвета.

Церемония была в разгаре. К старому вождю деревни, ожидавшему гостей перед хижиной, чинно шествовало несколько человек, причем впереди шел островитянин с рогом из раковины у рта. Глухой вибрирующий звук, который он издавал, навел меня на мысль о герольдах, возвещавших о рыцарских турнирах в средневековой Европе. Но вот рог умолк, соседи предстали перед вождем и произнесли длинную речь, из которой я, конечно, ничего не понял. Затем, снова под аккомпанемент звуков рога, они возложили ожерелье из красных кружков спондилуса к стопам хозяина. Вождь не соизволил даже нагнуться, чтобы поднять его; это сделал кто-то из его окружения. В конце концов дар соседей подвесили на жерди, торчавшей из стены хижины, и гости вернулись к своим лодкам. Весь ритуал занял не более четверти часа.

До сих пор не знаю, утратила ли кула за прошедшее полустолетие свое прежнее значение или же церемония, которую мы наблюдали, была специально устроена для нас мистером Маккеллером, пожелавшим угодить соотечественникам Малиновского. Аборигены на всех географических широтах не любят инсценировок, касающихся их обычаев, и чаще всего такие имитации проходят из рук вон плохо. Подозреваю, что так обстояло дело и в данном случае.

Б. Малиновский посвятил обряду кула несколько сот страниц, уделив много места описанию сопровождающих его обычаев, церемониальных процедур и системы подношений, предшествующих обмену ожерелья на браслет. Признаться, я был несколько разочарован. Но Стах, снимавший эту сцену, остался немного иного мнения.

— Уж лучше такая кула на островах Тробриан, чем никакой, — рассудил он, вывертывая из камеры объектив.

На следующий день перед гостиницей и примыкающим к ней торговым складом появилось больше островитян, чем обычно. Это несомненный признак ожидаемого прибытия самолета с «Большой земли», возможно, с туристами. Для нас, увы, это был авиалайнер, на борту которого нам предстояло покинуть «острова Малиновского».

Несколько мужчин в окружении мальчиков сидели на лежавших поблизости пнях и спешно заканчивали вырезанные из дерева изделия. Это были эбеновые фигурки, небольшие столики, деревянные подносы в форме рыб, а также разные зверюшки. Я с интересом присматривался к движениям их ловких рук. Островитяне резали по дереву гвоздем (во времена Малиновского — костью кенгуру) и полировали поверхность клыком свиньи. Это придавало фигуркам тонкий блеск. Другие части резных изделий терли растянутой на искусно сделанной рамке кожей небольшого ската, которая с успехом заменяла наждачную бумагу.

Мне особенно понравился вырезанный из дерева большой краб, которого заканчивали на моих глазах. Я решил купить это небольшое творение, тем более что оно стоило не больше нескольких шиллингов. За полчаса мастер закончил краба. А так как уже настало время укладывать вещи, я поднялся, чтобы положить в чемодан свою покупку.

Однако крабу не суждено было попасть в Польшу. Не прошло и десяти минут, как до меня донесся гомон возбужденных голосов, и в комнату вошел Тим.

— Это вы купили деревянного краба?

— Да, я. А что такое?

Тим смущенно почесал затылок.

— Видите ли, островитянин, который продал его вам, стащил полуфабрикат у своего брата и сегодня утром отделал краба на свой собственный страх и риск. Но поскольку вы купили его, то вовсе не обязаны отдавать…

— Нет, Тим, что вы!

Два брата, ругая друг друга последними словами, стояли, окруженные толпой зевак, перед гостиницей. Я взял обратно деньги, и деревянный краб остался на острове. Не мог же я допустить, чтобы соотечественник профессора Малиновского стал виновником семейного раздора на островах Тробриан.

Дикарь — вовсе не дикарь…

В Порт-Морсби мы вылетели на самолете «Дакота». Короткая промежуточная посадка в Вивигани, на одном из островов архипелага Д’Антркасто, где рядом со взлетно-посадочной полосой вздымалась вершина высотой свыше двух с половиной тысяч метров, невольно заставила еще раз пожалеть, что знаменитые «острова Малиновского» не могут похвастать высотами, превышающими… тридцать метров. Я сокрушался в душе об убогой топографии островов Тробриан, словно был их владельцем.

И вот мы опять летим над Новой Гвинеей. Непроходимые джунгли и дикие горы. Лишь один раз под нами мелькнула лысая возвышенность — вулкан Ламингтон, извержение которого в январе 1951 года унесло три тысячи человеческих жизней. С птичьего полета эта часть Острова, родины райских птиц, выглядела, вероятно, так же, как и многие тысячи лет назад.

Тут мне на ум пришла забавная мысль. Если бы сегодня, в эпоху космических полетов, какие-нибудь внеземные цивилизации прислали на нашу планету два разведывательных корабля, один из которых сделал бы посадку, скажем, в Нью-Йорке, а другой — в новогвинейских джунглях, то их капитаны вряд ли смогли бы дать сколь-либо единодушный отзыв об обычаях землян и их экономике. Ибо какая, хотя бы внешняя, связь может существовать между атомным подводным кораблем и каменным топором, как сравнивать небоскребы Манхаттана с тамбараном, как наконец расценить родовую месть новогвинейских племен в сопоставлении со «святой» инквизицией минувших веков, концентрационными лагерями или «цивилизованной» резней американских дивизий в Индокитае. Пришельцам из космоса потребовалось бы, вероятно, немало времени, чтобы установить тот простой факт, что «человечество — едино, дикарь — в действительности вовсе не дикарь. Настоящий дикарь— это тот, кто поступает, как варвар». Эту простую аксиому профессора Малиновского, пожалуй, лучше всего постигаешь, путешествуя по столь