Я выдвигаю стул, она садится. Яго приносит напитки, а Меган уходит, чтобы принести меню – или крикетную биту.

– Твое здоровье, – поднимаю я бокал.

– Твое здоровье, – отвечает Алессия. Сделав глоток, она вдруг произносит: – Знаешь, мне кажется, эта девушка почему-то на тебя сердится.

– И мне так кажется. – Пожав плечами, я отбрасываю эту тему. – Так что ты говорила о религии?

Алессия недоверчиво оглядывает меня, будто все еще раздумывая о Меган и ее загадке.

– Коммунисты запретили в моей стране все религии.

– А откуда у тебя золотой крестик?

– Меню! – прерывает нас Меган и подает нам по листку бумаги в ламинате. – Скоро вернусь, чтобы принять заказ. – Она разворачивается и уходит.

– Так ты говорила…

Алессия провожает Меган задумчивым взглядом, однако от комментариев воздерживается.

– Это крестик моей бабушки. Она была католичкой. Молилась тайком.

– Значит, сейчас в Албании совсем нет религии?

– Теперь есть. Когда коммунисты проиграли и у нас объявили республику, религию снова разрешили. Но нам в Албании это не очень важно.

– Серьезно? А я думал, на Балканах все зависит от религии.

– Только не в Албании. У нас… как это… светское государство. Религия – личное дело каждого. Связь между тобой и Отцом Небесным. У нас в семье все католики. А большинство в нашем городе мусульмане. Впрочем, мы об этом особенно не задумываемся, – подробно отвечает она и вдруг с любопытством спрашивает: – А к какой церкви принадлежишь ты?

– Я? Ну, наверное, к англиканской. Вот только на самом деле я совсем не религиозен.

Вдруг вспоминаются слова викария: «Мы должны подавать пример».

Черт побери!

Наверное, стоит завтра сходить в церковь. Кит выбирался на воскресную службу раз или два в месяц, когда наезжал в поместье.

Я не такой. Мне так жить сложно.

Слишком тяжек груз.

– И все англичане такие, как ты? – спрашивает Алессия, втягивая меня в беседу.

– Это личное дело каждого. К тому же в Англии живут люди самых разных национальностей.

– Я заметила. По утрам в поезде пассажиры говорят на многих языках.

– Тебе нравится в Лондоне?

– Шумный город. И все очень дорого. Зато интересно. Я никогда раньше не бывала в большом городе.

– И даже в Тирану не ездила?

Вот и пригодилось мое дорогостоящее образование. Я помню, что столица Албании – Тирана.

– Нет. Я никогда никуда не ездила. Даже моря не видела. Пока ты не привез меня сюда.

Она тоскливо смотрит в окно, а мне прекрасно видны ее длинные ресницы, прямой тонкий нос и пухлые губы. Я ерзаю на стуле, меня охватывает знакомое напряжение.

«Успокойся».

Возвращается Меган, сердитая, насупленная, с зализанными к затылку волосами, и все проходит само собой.

«Ох ты, до сих пор злится. А ведь прошло семь лет. Если бы не то далекое лето…»

– Что закажете? – неприязненно глядя на меня, спрашивает она. – Улов дня – треска.

Последние слова она произносит как ругательство.

– Мне пирог с рыбой, пожалуйста.

– Мне тоже пирог с рыбой, – говорит Алессия.

– Два пирога с рыбой. Вино?

– Мне достаточно пива. А тебе, Алессия?

Меган поворачивается к прелестной Алессии Демачи.

– А вам? – едва не клацнув зубами, спрашивает она.

– Мне тоже пива, спасибо.

– Спасибо, Меган, – говорю я рокочущим басом, без слов предупреждая ее.

Уходя, она бросает на меня испепеляющий взгляд.

«Наверняка плюнет мне в тарелку. Или еще хуже – в тарелку Алессии».

– Черт, – едва слышно ворчу я, глядя ей вслед.

Алессия внимательно следит за мной.

– У нас давние разборки, – объясняю я, смущенно потягивая горловину свитера.

– Разборки?

– С Меган.

– А, – бесстрастно роняет Алессия.

– С ней все давно кончено. Лучше расскажи о своей семье. У тебя есть братья или сестры? – спрашиваю я, пытаясь нащупать новую тему для беседы.

– Нет, – коротко отвечает она, видимо, раздумывая о Меган.

– А родители?

– Отец и мать, как у всех. – Алессия приподнимает тонкие, красиво изогнутые брови.

«Ага! У восхитительной мадемуазель Демачи прорезались зубки».

– А какие они? – спрашиваю я, предвкушая интересные ответы.

– Моя мама очень… храбрая.

О матери Алессия говорит мягко и печально.

– Храбрая?

– Да.

Девушка заметно мрачнеет и снова отворачивается к окну.

Понятно. О матери говорить не хочет.

– А отец?

Алессия качает головой и пожимает плечами.

– Обыкновенный албанец.

– И что это значит?

– Ну… человек старой закалки, и я не… как сказать… Мы не смотрим друг другу в глаза.

Судя по выражению лица Алессии, этой темы тоже лучше не касаться.

– Расскажи мне об Албании.

Ее нежное личико расцветает.

– Что ты хочешь узнать?

Она смотрит на меня сквозь длинные темные ресницы, и мышцы в паху скручиваются в тугой узел.

– Все, – шепчу я.

Я смотрю на нее и в оцепенении слушаю рассказ. Алессия – красноречивая и страстная рассказчица, она рисует яркую картину своего дома и страны. Албания в ее рассказе предстает особым государством, где самое главное место отводится семье. Это древняя страна, пережившая за столетия влияния нескольких культур и идеологий. Албания смотрит и на восток и на запад, но большинство населения все же склоняются к европейскому образу жизни. Алессия гордится городком, в котором родилась: Кукес – крошечная точка на севере страны в районе границы с Косово, и Алессия может бесконечно рассказывать о прекрасных озерах и реках с быстринами, хотя больше всего она любит горы, окружающие Кукес. Алессия преображается, говоря о природе. Ей очень не хватает родных мест.

– И вот почему мне нравится здесь. В Корнуолле тоже прекрасная природа.

Нас прерывают: Меган приносит пироги с рыбой. Звякнув тарелками о стол, она уходит, не сказав ни слова. На лице у нее написано всегдашнее презрение, но пироги с рыбой теплые, и вроде бы на них никто не плевал.

– Чем занимается твой отец? – осторожно спрашиваю я.