Столько правил! Точно не на метро едешь, а отправляешься в лес — пробираешься по опасным джунглям. Что делать обязательно, а чего нельзя ни в коем случае…

— Вот еще случай вспомнил, — сказал первый полицейский. — На «Брод-ченнел» кассу сожгли, а на «Форест-парквэй» в прошлом году вышло вот что: шесть парней попытались убить одного. Всей бандой навалились. Мы им помешали. Тогда они попробовали поджечь станцию «коктейлями Молотова». Но мы им опять не позволили.

Мой приятель-полицейский — рост метр девяносто, вес сто двадцать семь кило, — носит бронежилет, всегда имеет при себе револьвер 38-го калибра (в кобуре под мышкой), а также рацию, газовый баллончик и кастет. Ходит он при этом в штатском, а не в форме.

Забавно, что однажды какой-то мальчишка — рост метр шестьдесят, вес шестьдесят кило — попытался его ограбить. Полицейский сидел на скамье в вагоне. Юнец ударил его по лицу и сказал: «Гони деньги», а затем нецензурно пригрозил. Мой приятель поднялся со скамьи, но грабитель не струсил, а все равно пытался его бить, твердя: «Отдавай деньги». Мой приятель достал револьвер, показал свой значок и сказал: «Полиция, вы арестованы». «Я пошутил!»

— завопил парнишка, но отпираться было поздно.

Попытавшись вообразить, как кто-то пытается напасть на этого вооруженного до зубов исполина, я рассмеялся.

А мой приятель сказал: «Правило номер один для подземки. Знаешь, что это за правило? — он покосился в оба конца платформы на „Флашинг-авеню“, на старуху, на мусульманина, на ручей, на таблички, измаранные вандалами.

— Правило номер один: на метро ездить только в крайних случаях».

Лодка бесшумно, без всплеска соскользнула с берега в речку. Вода этим летним утром была серая, а воздух от тумана — как ватный. Отлив начался буквально миг назад, и вода застыла недвижно: ни ряби, ни течения. Без солнца зеленые болотные заросли приобретали какой-то тусклый оттенок. Казалось, день еще не рожден, еще не дышит — в такую-то рань, в таком сумраке…

Я выровнял лодку на воде и первый раз взмахнул веслом: плеск воды, рассекаемой лопастью, да вздохи уключин — единственные звуки в тишине. Я отправился в путь, скользя, как водомерка, по болоту и дальше — по извилистому руслу ручья, впадающего в море. Когда я выработал ритм и лодка пошла шибко, мой мозг включился, и я подумал: «Сегодня домой возвращаться не стану — переночую где-нибудь». После этого решения предстоящий день показался мне длинным-длинным, обещающим массу всего. Четких планов я не строил — просто обогну Кейп, заходя в бухту за бухтой. А плыть сейчас было легко — меня влек за собой отлив.

Дело было на речке Скортон-крик, что протекает по городу Ист-Сеидвич. Наш холм — один из немногих на низкой, бугристой оконечности морены, которую представляет собой Кейп-Код — когда-то служил в качестве крепости индейцам. Племени вампаноаг, если быть точным. Застроили эту горку совсем недавно — прежде склоны холма распахивали местные фермеры, и плуги вечно выворачивали из земли кремневые наконечники стрел, топоры, бусы. Я проплыл мимо лодочного сарая размером с гараж. Лет двадцать назад рыли котлован под фундамент этого сарая — а откопали здоровенного вампаноага, похороненного в сидячей позе. Его кости торчали наружу, пронзая почернелую, сморщенную кожу. Вампаноага выкинули, сарай построили.

Миновав еще три излучины, я заметил, что течение вокруг меня становится сильнее. В четверти мили от меня на болотах я заметил полутораметровую цаплю — большую голубую цаплю, если быть точным. Вышагивала она медлительно, точно молясь на ходу, — ни дать, ни взять, узкоплечий священник в серой рясе. Лодка скользила дальше. Когда я приподнимал весла, она плыла сама по себе. По берегу шел человек с собакой — один из этих живчиков, ранних пташек, которые хвалятся: «А я в сутки больше четырех часов не сплю и хоть бы хны!» и, вероятно, заедают жизнь своему непосредственному окружению. Больше вокруг не было ни души — только крачки, насиживающие яйца, покрикивали; у причала — несколько неподвижных лодок, довольно убогое скопление коттеджей, сдающихся внаем, щиты «Посторонним вход воспрещен» да призраки умерших индейцев. Течение реки было столь быстрым, что я не смог бы вернуться восвояси, даже если бы попытался; под конец она вышвырнула меня далеко в океан. К этому времени туман пронизали ослепительные лучи солнца, точно на феерическом «Рассвете с морскими чудовищами» Тёрнера.

Через час я был на «Общественном пляже Сэнди-Нек» — примерно в четырех милях от стартовой точки. С этой стороны Верхнего Кейпа берег низкий, усеянный дюнами, а океан кое-где постыдно мелкий. На семьдесят миль — полдюжины бухточек, и почти во всех имеются опасные мели. Это побережье не располагает к беззаботным морским прогулкам, а во многих районах воды маловато даже для занятий серфингом. Песчаные банки встречаются в самых неожиданных местах. Для большей части яхт бухты доступны разве что во время прилива. Поэтому маленькие суда болтаются близ берега и внимательно следят за приливами и отливами, а яхты с большим водоизмещением держатся в нескольких милях от побережья. Мое плавсредство не относилось ни к первой, ни ко второй категории. Я был один такой — два месяца ходил здесь по океану, но дальше пятидесяти ярдов от берега ни одной весельной лодки так и не увидал. Собственно, гребцы вообще попадались редко.

Сэнди-Нек — полуостров протяженностью в восемь миль, покрытый аравийскими барханами. Сегодня он был пустынен, куда ни глянь. Все здесь казалось бы застывшим, если бы не чайки да полевые лупи, парившие чуть подальше. Легкий бриз усилился, раздухарился, перерастая в настоящий ветер — не то чтобы сильный, но заметный. Я застрял на песчаной банке, выпрыгнул за борт и перетащил лодку на глубину. Цель у меня была такая — обогнуть Бич-пойнт и в бухте Барнстейбл перекусить — в рундуке на носу лодки у меня лежала провизия. Но путь мне преградило мелководье. Надо было раньше сообразить: я же видел, что здесь в океане полно чаек, которые не плавают, а стоят. Так я научился распознавать мели по чайкам.

Когда я поравнялся с входом в залив Барнстейбл, сильное течение стало толкать меня назад, и я полчаса боролся с ним, прежде чем пристал к берегу. Несмотря на все усилия, добрался всего лишь до Бич-пойнта. Передо мной был пролив, ведущий в бухту: узкий, стремительный, точно глубокая река, текущая по мелкому морю, берега которого затопило секунду назад.

Я привязал лодку к камню и сел передохнуть. Вскоре рядом остановился «шевроле-бронко». Из него вышел полицейский.

— Ветер поднимается, — сказал он. — Наверно, шторм будет. — Он указал в сторону бухты Барнстейбл: — Видите, там тучи собираются? В прогнозе сказали: «кратковременные дожди», но, по мне, дело посерьезнее. Может, и гроза будет. Куда вы путь держите?

— Да так, вдоль по побережью.

Указав подбородком на стремительное течение, он заметил:

— Сначала вам придется через это местечко перебраться.

— А почему вода так бурлит?

Он изложил мне несложную теорию, которая объясняла почти все случаи бурного волнения в океане, с которыми я столкнулся в последующие недели. По его словам, когда отлив (или прилив) тащит воду в одну сторону, а ветер в этот момент дует в другую, возникают бурные, неравномерные волны и иногда начинается молниеносный шторм.