Пользуясь тем, что упыри заняты созерцанием, пыхтя, обвешавшись сумками, с ружьем, я прошествовал до парадного. Добрался до дома и для начала сготовил пожрать. Потом, под чаек, стал думать.

Надо отсюда валить. К черту. Сгореть совсем не улыбается – это раз. Упыри, когда шоу кончится – как и положено фанатам всяких поп-шоу «с огоньком», – разойдутся по окрестностям и станут безобразничать и мешать жить обывателям. То есть мне. Например, начнут кусать и жрать обывателей. То есть меня. Отчего обыватели – то есть лично я – стану совсем… или не совсем? мертвый. Чего я решительно не хочу. Это значит – два. Ну и три-четыре-десять-двадцать – тут скоро станет неуютно совсем. Безмятежно полыхающая многоэтажка наводила на мысль, что вот электричества нет, телефон не пашет – а скоро и воды и газа не будет. Да и топить уже перестали. И че?

А то – надо валить. Я даже знаю куда. Вот как-то так сообразил. И еще сообразил – надо это делать резко. Прямо сейчас.

Час метался по квартире – упаковывая всякое и разное. Набралось прилично – с десяток сумок-рюкзаков, пара коробок, еще всякое. Ну и аквариум. Как-то без особых терзаний, равнодушно оставил всю технику, кроме кухонной. Телевизор, музцентр, комп… На фиг. Ну пора приступать к погрузке. Первая пара ходок, с сумками с продуктами, прошла нормально. Упыри не реагировали, таращась на иллюминацию. Чурки с балкона к тому времени, как я пошел второй раз, тоже куда-то исчезли – видать, и им надоело. На третий раз потащил сумки со всяким инструментом. Они были тяжелые, потому запыхался. Добравшись в квартиру, прошел и, привалившись к косяку комнатной двери, стоял и отдыхивался.

Ух, блин. Аж воздуха мало, так хочется свежего, да полной грудью. А тут, в квартире, он спертый, застоявшийся. И еще действует на нервы запах перегара и какого-то дешевого одеколона…

Дашка сидела на берегу и, не глядя на меня, наблюдая за поплавком, спокойно говорила:

– Вот ты сам-то посмотри – не слишком ли ты быстро оборзел до невозможности. Еще отойти не успели, а берегов уж не видать.

– Э-э-э-э… эт… как бы – ты о чем?

– Не тупи. Я о том, насколько ты быстро освоился. Чегой-то больно уж обнаглел и осмелел. Ломишься напролом, ничего не боишься…

– Кто, я? Я офигеть всего как боюсь!

– А чего тогда с железом аж с радостью на мертвяков кидаешься?

– Ну… Эта… Блин, просто азарт какой-то немного. Потому что страшно. Ну и еще… отомстить, что ли, хочется кому-то. Кто все это устроил. Ну вот на них и оттягиваюсь… а еще, понимаешь, когда край совсем – то как на работе: «Делай что должно, и пошло оно…»

– Так ведь сожрут тебя. – Дашка подсекла, потянула – и, взорвав брызгами гладь, из воды вылетел зелено-полосатый, с ярко-красными плавниками, увесистый окунек. – Навалятся толпой – и сожрут. Или шустрые достанут: цапнут – и все. Не говорю про хищников.

– Ну… Я ж аккуратно, и все такое…

– Саша, ты дурак?

Окунек соскользнул с ее ладони в воду, трепыхнулся и, сердито вильнув хвостом, растаял в глубине.

– Не, а че? В смысле – ну я ж понимаю…

– Чего ты понимаешь? – Сменив наживку, Дашка закинула вновь. – Ты понимаешь, что один ты пропадешь? Куда ты собрался ехать?

– Да есть тут одно местечко… удобное. Там и осяду, укреплюсь. А уж потом…

– Что – потом?

– Ну потом жить стану…

– Это как – жить? – Дашка насмешливо прищурилась. – Ты умеешь, правда?

– Слы-ы-ышь! Не гони, я все понимаю. В натуре, дерьма больше не будет. Ладно, ладно – типа неправ был, и все такое, но теперь все будет как надо…

– А как надо?

– Вот, блин… Че прицепилась-то? Ну разберусь я. Обустроюсь, без косяков, и буду обороняться от всех. Сам.

– И это – жизнь? – Дашка вновь подсекла и стала вытаскивать кого-то. Леска натянулась, ее стало водить и потягивать вглубь. – Ты хочешь сказать – так должен жить нормальный человек?

– Не, ну а как?! Я ж все понимаю: накосячил я много, но все, больше ни-ни… Что, скажешь, так, как я решил, – так, мол, люди не живут?

– Люди… Как люди живут… или не совсем люди… ты скоро узнаешь… – Дашка старательно выводила к поверхности рыбу – вот уж и чешуя блеснула у поверхности. – Да только, может быть, хотя бы на этот раз ты попытаешься жить как человек? По-настоящему?

– Это как? Чет я тебя не понимаю.

– А я и вижу… ну ничего – скоро все поймешь… наверное. – Дашка наконец вытащила свой улов – молодая, сильная форелька, граммов на семьсот, – подержала ее в руке, любуясь, и, описав дугу, в радуге от брызг, форель нырнула в воду, торпедой с места уйдя в темноту.

– Э-э-э-э, слышь – че ты их выбрасываешь-то? На уху бы пошли…

– Уху? Обойдешься ты. Рановато тебе еще здешней ухи пробовать. Успеешь. Не наработал еще.

– А… это… точно – а где мы? – Я заполошно огляделся… черт, даже не огляделся, а как-то… в общем, ясно – это наша речка, скалистые бережка, вон перекат, а за поворотом – развалины финской еще плотины и ржавая крыльчатка от турбинки… странно – как я ее отсюда увидел? Это ж за поворотом… я и озеро отсюда вижу – а до него полкилометра и перекат с мостом… я че, бухой, что ли?

– Где мы? – насмешливо спросила Дашка. – Да ты, дружок, совсем, похоже, расслабился. И мозг расслабил… и булки. Ты-то – там, где и должен быть: в полной заднице.

– А? Че, какая задница? Мне ваще-то неплохо, и все путем. Вот ща тоже удочку возьму – и наловлю, уху сбацаем, вон костерок-то разгорелся. И на солнышке так хорошо, и пахнет тут приятно, хвоей и солнцем. И вообще все у меня обалденно.

– Эх, Саша, Саша. – Дашка с сожалением посмотрела на меня. – Если все обалденно, чего же ты валяешься тут?

– Я?.. Валяюсь? Почему валяюсь? – Блин, и точно, я же почему-то лежу на большущем плоском каменном лбе, прижавшись щекой к нему. Камень почему-то какой-то слишком уж прохладный и очень-очень гладкий. И пахнет неправильно. Не мхом, водой и гранитом. А пылью. Дурацкий какой-то камень. Сразу настроение испортилось. Весь день вокруг потускнел, поблек. Словно отодвинулся куда-то. Летние запахи счастья пропали. И вообще потемнело. Дашка, оказавшись рядом, пихнула в бок.

– Вставай! Слышь! – Она наклонилась надо мной и дернула за плечо. – Вставай, падла!

От нее пахло перегаром и дешевым одеколоном.

– Вставай, падла! – Новый тычок в бок. – А-а-а-а, казлина! Ща я тя…

Что-то холодное, твердое уперлось под ухо.

– Э-э-э, а ну… – Холодное исчезло.

– А че?

– Хрен через пличо! – Второй голос с акцентом. – Астав, ищо пагаварыть нада. Давай, сумкы неси!

– А че я-то?

– Че?!

– Эта… нести куда? В машину? Ща, несу…

– Ружио астав.